Тропинки к паучьим гнездам

– Геннадий Дмитриевич, – почему-то тихо начал я. – А что случилось с Карташовым дальше? Как эта рукопись оказалась в конце концов у вас? И почему вы решили только сейчас передать ее мне и рассказать обо всем этом? – я не сдержался и вместо одного, получилась куча вопросов. – Извините, Геннадий Дмитриевич, но мне это нужно знать. Ответьте – и я уйду. Вы уж извините меня, что мучаю вас так…

Старик понимающе кивнул головой и снова глотнул минералки. Мои пальцы автоматически вытянули сигарету из пачки, но, вспомнив, как старику стало плохо, я поспешно убрал ее обратно.

– Понимаешь, Андрей, я просматривал свои документы, наткнулся на этот дневник и вспомнил о тебе. Что ты со всем этим сделаешь, я ориентировочно представляю, но меня это мало тревожит. Оттуда я, естественно, убрал некоторые страницы, а тем, что у тебя имеется сейчас, никого особо не удивишь. Единственное мое условие: если решишь это публиковать, то только после моей смерти. Проблемы с конторой меня не тревожат. Что они мне могут уже сделать? Просто хочется спокойно прожить свои последние дни. Судя по всему, как видишь, осталась самая малость – он невесело усмехнулся и выжидающе затих.

Я заерзал в кресле:

– А что случилось с Карташовым, Геннадий Дмитриевич? Простите, но это мне важно знать, да и интересно? …

Старик сидел, откинувшись в кресле. Не глядя на меня, он ответил:

– То же, что и с другими. Когда он окончательно ослаб, я зашел к нему, и он передал мне бумаги… Чудес на свете, Андрюша, не бывает. Карташов знал, что с ним будет… «Последняя фаза боя», она у всех «кукол» одна… Ты уж извини – устал я очень…

Через неделю Геннадий Дмитриевич скончался в Онкоцентре на Каширке от рака поджелудочной железы с множественными метастазами.

Хоронили его на Домодевском кладбище рядом с женой. Людей на похоронах было немного – четверо пожилых стариков да мы с Ольгой. С неба падал редкий снег, и морозный воздух пощипывал нос при каждом вдохе.

Вдруг я обратил внимание на одиозную группу: трое высоких мужчин в дорогих пальто шли, не спеша, по проходу между могилами в нашем направлении.

Посередине и чуть впереди шагал пожилой, но хорошо сохранившийся мужчина. Высокий лоб, серые, стального отлива, глаза, седые без залысин волосы. Человек этот выглядел бы красивым, если бы не глубокий шрам от правого уха к подбородку, обезображивающий правую половину лица. Мужчина шел пружинистой и одновременно расслабленной походкой, властно и безразлично разглядывая нашу немногочисленную группу. По бокам и чуть позади него двигались двое накачанных рослых парней, равнодушно смотревших по сторонам. И пока группа подходила к нам, я, вглядываясь в лицо этого человека, мучительно пытался понять, почему оно меня так заинтересовало. Я всматривался в это лицо, в этого человека – и пытался что-то вспомнить. Что-то очень знакомое.

Группа подошла к нам и встала несколько поодаль от остальных. Некоторые из скорбящих узнали вновь пришедшего и подобострастно поздоровались с ним. Тот сдержанно кивнул в ответ и застыл, глядя куда-то вперед. Двое молодых людей почтительно отошли от своего хозяина и теперь стояли рядом друг с другом, молча и разглядывая нас безразлично-пренебрежительным взглядом.

Я всматривался в этого человека и никак не мог отделаться от ощущения, что я где-то видел это лицо. Какие-то ассоциации мучительно роились у меня в голове, не складываясь в воспоминание. Я так упорно и, по-видимому, бестактно разглядывал его, что он стал бросать недоуменные взгляды в мою сторону, и я поспешно отвернулся.

Было ощущение забытого слова, которое вроде помнишь, которое вроде на языке, и ты уверен в том, что знаешь его и вот сейчас произнесешь – и не вспоминаешь! …

Что-то вертелось у меня в голове, но не оформлялось в конкретную мысль!

После окончания церемонии тройка так же безмолвно направилась к выходу. Я никак не находил себе места. Наконец, не выдержав, подошел к старику – одному из тех, которые подобострастно поздоровались с заинтересовавшим меня человеком. Тот, запахнув пальто, уже намеревался уходить. Я окликнул его:

– Простите, бога ради. Не подскажете мне, кто тот человек? – и я кивнул в сторону удаляющейся тройки. – Лицо очень знакомое, а вспомнить никак не могу. Вот и мучаюсь. Может, обознался. Узнаю, что ошибся – хоть успокоюсь… – я виновато улыбнулся.

Старик посмотрел на меня удивленно. Как-то по-птичьи наклонил голову, чуть подумал:

– Генерал-лейтенант ФСБ… Константин Сергеевич Лебедь, молодой человек. – С превосходством объявил он. Потом снисходительно, с высоты своих знаний, добавил, критически оглядев меня. – Вы, наверняка, обознались. Навряд ли вы могли с ним где-либо встретиться.

Я обомлел!

Мгновенно все встало на свои места!

Костя Лебедь – тот, кого заложил Карташов! …

Костя Лебедь – тот, кто подставил Карташова! …

Так он, значит, действительно проверял Карташова, как выразился Осилов, на «вшивость»!