I
В 2000 году в Москве меня звали Андрей Хариг, и был я когда-то более-менее серьезным журналистом.
Как и все мы, в молодости я был уверен, что рожден на свет для создания чего-то нетленного и прекрасного. Но с возрастом и это заблуждение кануло в Лету. Даже попытался издать публицистический рассказ про одного ГРУшника. Но, собственно, как и все в моей жизни, это начинание тоже не получило своего логического завершения.
Про рассказ несколько подробнее, так как к нему я питаю особую слабость. Написал я его после того, как мой сосед по даче, бывший чекист Геннадий Дмитриевич, передал мне для прочтения рукопись, исписанную мелким, убористым почерком.
Я почитал. Потом обомлел… Потом долго думал, как отнестись к прочитанному и решил, что надо сначала поговорить с Геннадием Дмитриевичем. Оказалось, что все прочитанное мною не вымысел…
Записки были написаны ГРУшником-смертником, которого за измену Родине превратили в «куклу». В учебках секретных военных заведений довольно часто практиковали бои с приговоренными к смертной казни. А этот был «особо ценным» расходным материалом – мог еще и сам пнуть. Идеальный тренажер…
Словом, записки такого человека и попали ко мне благодаря Геннадию Дмитриевичу. Карташов, тот самый ГРУшник, писал о своей жизни. О том, как его обвинили в измене, как он попал в учебку в качестве «куклы» после того, как «привели в исполнение» его смертный приговор.
Чтиво было занимательное, а после беседы с Геннадием Дмитриевичем стало интригующим. Оказалось, что Геннадий Дмитриевич сам дал ему бумагу с ручкой и подстрекал к написанию этих мемуаров. Вот Карташов и писал. Написал обо всем: о том, как предал своего соратника и друга, насколько приемлемо это понятие к его профессии, как потом «сломался» и его «нейтрализовала» его же «контора». А поскольку мой сосед по даче, Геннадий Дмитриевич Осилов, работал начальником того учебного заведения, где Карташову определили судьба и Партия закончить жизнь «куклой», то мемуары эти, естественно, достались ему, а он, предварительно изъяв особо стремные места, зимним вечером 1998 года передал их мне. История была захватывающая, особенно с учетом того, что не фальшивка.
Через неделю после передачи мне рукописи, Геннадий Дмитриевич умер от рака поджелудочной железы. У меня же на руках остались записки капитана Карташова, где он достаточно подробно, даже несколько мазохистично рассказывал, как предал своего друга Костю Лебедя, а заодно описал и его внешность, и случай во Вьетнаме, благодарю которому тот получил безобразный шрам на лице.
К тому времени мой быт стал достаточно стабильным – жена, ребенок, непыльная работа журналиста и, учитывая деньги за две квартиры, сдаваемые мной внаем, приемлемый доход. И публиковать эту «бомбу» с сомнительной начинкой я совсем не собирался.