Тропинки к паучьим гнездам

Наблюдатели зашевелились у меня где-то за спиной, и я отвлекся. Резкий удар тяжелым армейским ботинком в грудь вывел меня из равновесия и тут же мой торс оказался в замке между двумя жилистыми ногами, которые, закручиваясь, опрокидывали меня наземь. Я знал, что последует за этим. Еще секунда и мой хребет будет переломан резким ударом ребра ладони. До моего падения на пол что-то надо было делать.

Зная, что пока мы падаем, араб не контролирует ситуацию, и его лицо, маячившее за спиной — это мой единственный шанс, я резко двинул локтем назад. Послышался глухой звук удара, хруст раздробленных костей, и я упал на пол с уже парализованным противником на себе.

За моей спиной раздался топот ног. Я привстал, скинув со своей груди обмякшее тело, с подрагивающими пальцами рук. Лицо араба превратилось в кровавое месиво, а голова была неестественно запрокинута назад. Дыхание его было отрывистым, из груди вырывались какие-то булькающие хрипы.

Не успел я встать, как на моих руках защелкнули наручники и двое конвоиров толчками в спину повели меня обратно в камеру, недвусмысленно дав знать, что мое очередное «рандеву со смертью» закончилось. Последнее, что я видел — это бледный инструктор рукопашного боя (сегодня ему достанется от начальства) и врач, которого ввели в бойцовский зал для констатации состояния курсанта (и ему сегодня достанется большая работа по придумыванию причины болезни одного из иностранных учеников высшего военного училища).

Меня опять привели в камеру, и в нос ударил запах заплесневелой одежды и немытых тел. Нас там сидело двое — я и Валя. Валя был угрюмым крепышом — одним из тех, кто так же, как и я, был приговорен к смерти. Наши приговоры были приведены в исполнение, но, к сожалению, только на бумаге, ну а мы стали «куклами» — призраками без имен и фамилий, живыми тренажерами, на которых тренировались курсанты спецучилищ, подготавливаемые для военных разведок стран социалистического лагеря. Мы были обречены — рано или поздно кто-нибудь прикончил бы нас. Но таков уж человек, он бьется за свою жизнь, руководствуясь уже не разумом, а инстинктом выживания. Пусть даже эта жизнь стала никчемной, пусть она даже ограничивается от боя до боя застенками камер.