Тропинки к паучьим гнездам

Старик достал из кейса механические часы и начал аккуратно разбирать механизм. Кончики стрелок он загнул вверх, а к корпусу прикрепил механический штырек, так, что стрелка, совершая полный оборот, задевала за штырек, и тот замыкал электрическую цепь, активизирующую взрыватель. Секундомер был привинчен к стенкам, но все остальное погружалось в мягкую глинистую массу таким образом, что весь механизм выглядел плоским и напоминал электронную плату. Аккуратно распластанная по свинцовому дну «дипломата» бомба имела толщину не больше двух сантиметров, при этом в кейсе помещался весь полукилограммовый пластид. Поверх двойного дна «дипломата» старик стал набивать кейс всякой всячиной, какую обычно носят журналисты: карандашами, ручками, блокнотами на пружинках, бумагой на железных скрепках, точилками для карандашей, чернильницами, карманными расческами, косметикой, ключами, сигаретами, зажигалками и пачками визитных карточек.

Как объяснил мне Степан, эти предметы он выбрал, чтобы создать при взрыве эффект шрапнели. Острая скрепка может выколоть глаз; тяжелая зажигалка способна убить насмерть.

Обо всем этом старик рассказывал негромким бесцветным голосом, и от того пугающим еще больше. Мне вдруг стало плохо. Желудок скрутило, и я под пристальным взглядом Степана метнулся к унитазу и начал блевать.

Когда я бледный, весь в холодной испарине, вышел из туалетной комнаты, старик уже закрыл кейс и осторожно поставил его обратно под стол.

— Возьми себя в руки, — холодно произнес он. — Я говорил тебе, что это не игра. И если хочешь остаться в живых и увидеть свою семью, ты должен быть готовым убивать, желаешь ты этого, или нет… Или убьешь ты, или убьют тебя. Выбор за тобой. Ты нужен мне, Антон, но не настолько, чтобы из-за твоей слабости и бесхребетности я не смог завершить задуманное. Я смогу обойтись и без тебя…

Степан равнодушно смотрел мне в глаза.

Я отвел взгляд и начал молча разливать дымящийся кофе по чашкам, а старик продолжал на своем правильном, классическом русском языке:

— Я должен знать, что ты готов идти до конца. А если ты сомневаешься — скажи мне об этом сейчас.

Я вдруг понял, что все эти объяснения про оружие, сборка бомбы при мне были сделаны, чтобы я принял окончательное и бесповоротное решение.

Я вдруг понял, что возможно, если я откажусь от его намерений, то, может быть, уже не выйду из этой квартиры живым.

И от отсутствия альтернативы я обрел странное душевное равновесие и спокойно взглянул в равнодушные глаза старика.

— Я все понял. Я согласен и не передумаю. — Мой голос звучал твердо, и хотя лоб покрывали бисеринки холодного пота, я схватился твердой рукой за чашку с кофе и сделал большой обжигающий глоток.

Теперь на столе появилась маленькая барсетка из кожзаменителя. Прошуршав дешевым пластмассовым зиппером, Карташев развернул барсетку, и достал оттуда что-то завернутое в салфетку, шприцы, пузатый флакон темно-коричневого цвета и картонную коробку с надписями на бело-зеленном фоне. Я обреченно смотрел на все это, не понимая для чего нужна такая «аптечка».

Степан взял сверток, развернул его и выложил на стол две большие ампулы с прозрачной жидкостью. На каждой из ампул синими буквами отчетливо было отпечатано только одно слово — «Хлорэтил».

— Что это? — спросил я, заранее опасаясь очередного шокирующего ответа.

Старик посмотрел на меня и ровным голосом лектора ответил:

— Это «Хлорэтил». Его используют в спорте при травмах. Он замораживает поверхность, на которую его распыляют, и временно лишает эту часть тела чувствительности, то есть обезболивает путем заморозки.

— Каким спортом займемся? — с издевкой в голосе спросил я.

Голос старика оставался ровным, но глаза холодно блеснули. Он продолжил:

— «Хлорэтил» легко можно перекупить у любого спортивного врача, особенно сейчас. Это безрецептурный препарат, и другим его свойством является то, что при его вдыхании человек очень быстро теряет сознание и также быстро восстанавливается без ущерба для психики. Достаточно смоченную «Хлорэтилом» тряпочку плотно прижать к лицу, и человек мгновенно лишится чувств.

Старик аккуратно завернул ампулы в марлевую тряпочку и уложил обратно в барсетку. Затем он достал пузатый флакон из прозрачного темно-коричневого стекла, где тоже плескалась какая-то жидкость. Флакон был закупорен фабричной резиновой пробкой, которая плотно фиксировалась тонким стальным ободком.

— Это «Калипсол». Рецептурный препарат. Им проводят наркозы, но его легко можно купить у любого ветеринара. «Калипсолом» ветеринары проводят анестезии, а животных особо богатых клиентов могут и усыпить. Один миллилитр внутривенно этого препарата уже творит чудеса.

Я завороженно слушал эту «лекцию», которую старик «читал» мне тихим, внятным и хорошо поставленным голосом. Он аккуратно уложил флакон рядом с марлевым свертком в барсетку.

Настала очередь картонной бело-зеленной коробки. Старик взял ее в руки, открыл с торца и выдвинул содержимое. На тонком пластиковом поддоне в пяти выемках лежали пять больших ампул с белой, как молоко, внутренностью.

— А молоко нам зачем? — мрачно спросил я.