Читаем Тропинки в волшебный мир полностью

— Да те, которыми в единоличном хозяйстве пользовались? Ну, кое у кого нашлись. Председатель велел нам молчать, никому ни слова. А вечером, как стемнело, собрал он нас и, чтоб никто не видел, повел в поле. Так мы тайком от колхозников, а больше от районного начальства по ночам кое-как засеяли два загона лукошками вместо перекрестного-то способа. Кое-как справились с севом к июню месяцу. Вот оно как обернулось.

— А про ваши лукошки так никто и не узнал, что ли? — спросил, заинтересовавшись, председатель.

— Какое там, не узнали. Тут же. Разве скроешь? Хоть и ночами нас водил председатель от лишних глаз, да все одно: шила в мешке не утаишь. Председателю, конечно, выговор влепили по партийной линии, агроному Емельяну Ивановичу, вот этому самому, — взбучку. Да тем дело и кончилось. Ты, Емельян Иванович, — обратился старик к агроному, — наверное, еще не забыл, поди, помнишь этот перекрестный-то сев?

— Как не помнить, — улыбнулся агроном. — Но что было делать — нужда заставила.

— Вот и на этот раз, Петр Кузьмич, как бы не пришлось нас, стариков, с лукошками посылать. Были бы сеялки, конечно, перекрестно куда выгоднее, урожай много выше, а пока нет, то и придумывать нечего: сеять, как сеяли всегда, и все тут.

— Ты, Яков Васильевич, панику не поднимай, — предупредил старика председатель. — Знаем без тебя, что делать. Раз район настаивает, значит, думает чем-то помочь нам. Так просто не будут приказывать.

— А вот когда помогут, тогда и начинать надо, а пока нечего и думать. Мне вот, к примеру, давно новые порты требуются, а денег нет, нужда. Тут уж думай не думай, а ходи в старых.

— Меньше пить надо, Яков Васильевич, — упрекнул старика Михаил Ефимович, — тогда будут у тебя новые штаны, да не одни.

— А ты мне подносил? — обиделся старик. — Я это к примеру говорю, а ты сразу да учить? Советчик тоже нашелся. Я век-то свой прожил, а ты только начинаешь. Ты вон Марье своей советуй, как жить, а не мне. Почему твоя Марья на работу сегодня не пришла?

— Ну, это не твое дело, — не ожидая такого оборота, отмахнулся бригадир.

— Нет, мое! — не отступал задетый за живое дед Ухватов. — Начальница стала, жена бригадира! Вот на собрании мы всыпем кузькину мать всем начальницам. И вашу жену, Петр Кузьмич, прочешем, — пообещал старик. — Не посмотрим, что председательша. В этакую страду всем работать надо, без чинов.

— Прочешите, Яков Васильевич, не возражаю! — улыбнулся председатель. — Сегодня у ней дел много, да и у сынишки температура, а завтра она выйдет вместе со всеми.

В этот день ершистый качественник поссорился еще с троими. В первой бригаде Ухватов отругал тракториста Жомкова, молчаливого и тихого парня, за то, что тот пустил дисковые бороны вдоль, а не поперек пахоты.

— Да ведь зябь-то, старый хрен, как сметана, — вспылил тракторист. — На такой земле в любую сторону гони, только корку сбей — и сеять можно.

— Сбей! — взвизгнул дед. — Я вот тебе подогом собью по хребтине, жомок ты вяземский, а не пахарь! Ищешь, как бы полегче, да побольше заработать? Теперь отфрантились, хватит бездельничать. Оплата вам одна — сколько уродит земля, хоть тракторист ты, хоть пастух. Все одинаково есть хотят. Сейчас же заново начинай загон. К утру сюда сеялки пригонят, а по такой обработке я не пущу. За простой сеялок тебе председатель уже особо всыплет.

Досталось в это утро от старика и Андрею с Митькой. Заметив длинновязую фигуру Ухватова, Андрей обернулся к Митьке и крикнул:

— Глубже пусти, качественник идет! Вот за это и попало пахарям.

— Вы что не до морского песка дерете? — набросился на них дед Яков. — Разве так надо навоз запахивать? На вершок, а вы?

Старик сам отрегулировал плуг и, чертыхаясь, побрел к стану.

Через час с другого конца поля пришел на стан бригадир отряда Михаил Ефимович и застал старика за интересным занятием.

Дед Ухватов сидел на порожке тракторной будки и старательно перелистывал календарь. От усердия у старика даже высунулся кончик языка, которым он изредка крутил, словно помогая непослушным пальцам.

— Ты чего это, ЯКОВ Васильевич, просвещаешься? — проходя в будку, спросил бригадир.

— Да так, Ефимыч, — повернулся дед. — От нечего делать божьи деньки подсчитываю.

— Какие это еще божьи? — удивился бригадир, зная старика как ярого безбожника.

— Да те, что красным помечены. В такой божий денек мне старуха завсегда четвертинку покупает. Вот я и подсчитываю, сколько в этом месяце мне четвертинок полагается еще получить.

— Ну и как? — улыбнулся бригадир.

— Маловато. Летось, кажись, больше было.

— Ты путаешь что-нибудь, Яков Васильевич, должно быть одинаково.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее