Тропой Койота: Плутовские сказки

И вот однажды вечером, заплыв далеко от дома, увидела я огни. Не бледные feu follets[57], что пляшут по ночам над болотами, а желтый свет, свет фонарей, а это означало одно: там, впереди, ферма. Я слегка испугалась, так как тетушка Юлали не раз предупреждала, что мне не стоит показываться на глаза людям.

– Знаешь, – говорила, – как поступают утки, когда в их болото залетит незнакомая птица? Вот и добрые жители Пьервиля увидят эти белые волосы да красные глаза – тут же заклюют. И останется от тебя только два-три белых перышка.

Конечно, мне не хотелось, чтоб меня заклевали. Повернула я было назад…

Но тут услышала музыку.

И сразу же развернула пирогу обратно. А, приблизившись, увидела пристань, избушку, а рядом с ней нужник, свинарник и огромный амбар, выстроенный на высоком месте, подальше от воды. Двери амбара распахнуты настежь, наружу падает желтый свет, освещая запряженные лошадьми коляски и даже машины. Машин я до этого в жизни не видела – разве что на картинках из журналов, которые порой приносил Улисс. Однако до машин мне никакого дела не было: меня целиком захватила, заворожила скрипичная мелодия, струившаяся из амбара. Казалось, она сияет ярче всех фонарей, ярче всего на свете – с тех пор, как его оставила тетушка Юлали.

И поплыла я на музыку, как мотылек на пламя свечи, начисто позабыв о том, что огонь жжется, утки клюются, а добрые жители Пьервиля не любят пришлых. Но я-то не так глупа, как Старый Будро! Пирогу я надежно спрятала в кустах цветоголовника и сама на открытое место соваться не стала. Тихонько, как рысь, подкралась поближе, отыскала за амбаром местечко, куда вряд ли кому придет в голову заглянуть… и пустилась в пляс! Танцую тустеп с коричневой шалью в полоску, а щеки мокры от слез. Как тут не плакать, когда тетушка Юлали умерла, когда я танцую одна в темноте, когда скрипка плачет так нежно?

Взошла луна, сверчки улеглись спать, а скрипач все играл, и я все плясала, как будто ночь будет длиться вечно. Видать, продолжала плясать и после того, как музыка стихла, забыв обо всем, пока не услышала крик за спиной. Открыла я глаза и вижу: небо высветлилось, посерело, а за амбаром – кучка людей. Стоят, таращатся на меня; разинутые рты – точно черные дыры на лицах.

Один из них шагнул вперед. Высокий такой, пузатый, плечистый, широкополая шляпа сдвинута на самые брови, глаза блестят в ее тени, будто глаза змеи, затаившейся в норе. Накинула я шаль на плечи и бросилась бежать.

Стоило мне сделать шаг, все, как один, ахнули и отступили с дороги. Может, утки и опасны, если их страх невелик, но если пугнуть хорошенько – разбегутся кто куда. Заухала я на бегу болотной совой-неясытью, расправила шаль, точно крылья, пригнулась и скрылась в кипарисовых зарослях.

Сзади раздались крики, огни фонарей замелькали, запрыгали, как светляки. Я прокралась к пироге и тихо, словно водяная змея, держась в тени, поплыла восвояси, весьма довольная собой. Видать, все пьервильцы так же глупы, как Старый Будро, если боятся девчонки в полосатой шали. А если так, возможно, я вскоре снова наведаюсь к ним послушать музыку!

На следующий вечер заглянул ко мне в гости Улисс. Присел он к столу, я налила ему кофе, а сама уселась за прялку. А Улисс под ее жужжание и говорит:

– Слышал я тут кой о чем. И вот подумал…

Я улыбнулась.

– Подумал? – говорю. – Вот новость так новость! Друзьям уже рассказал? То-то Старый Пласид удивился бы!

Качает Улисс головой.

– Каденция, тут дело серьезное. По всей байю сверху донизу только и разговоров, что о привидении, учинившем переполох на вчерашнем fais-do-do[58] у Дусе.

Я опустила взгляд на светло-бурую нить, скользящую из-под пальцев – ровную, тонкую, совсем как у тетушки Юлали.

– Нет, Улисс. Не было на fais-do-do у Дусе никаких привидений.

– Мне-то это известно. А вот Дусе рассказывают другое. Говорят, собственными глазами видели девчонку, обратившуюся неясытью и улетевшую в ночь. Что ты на это скажешь, а?

– Пива они перебрали, вот что скажу.

Нахмурился Улисс, сдвинул густые черные брови.

– Каденция, с чего ты вдруг позабыла все, чему учила тебя тетушка Юлали, и по глупости решила всех вокруг удивить?

– Не ворчи, Улисс. Можно подумать, жителям Пьервиля не о чем больше посудачить, кроме как обо мне.

– Может, есть, а может, и нет, – мрачно буркнул Улисс. – Что ты делала там, у Дусе?

– Танцевала, – отвечаю, все еще в шутку. – Улисс, а кто этот скрипач? Ну и здорово же играл!

Но Улисс даже не улыбнулся.

– Bon rien он, Каденция. Скверный, негодный человек. Пожмешь руку Мюрдре Петипа – пальцы после пересчитать не забудь.

От удивления я едва не позволила колесу прялки остановиться.

– Шел бы ты проспаться, Улисс! Ведь тетушка Юлали из головы этого Дре Петипа выдумала!