Тропой Койота: Плутовские сказки

– Что за чушь! – говорит Клофа. – Женюсь тогда на Мари без твоего благословения!

– Мало этого, – объясняю, – я ваш брак не только не благословлю, а прокляну. Не забудь: я самого дьявола обуздал. Мое проклятье чего-то да стоит. И еще посмотрим, согласится ли Мари за тебя выйти, если придется начинать семейную жизнь без единого цыпленка, без единого тканого одеяла и без единой досточки мебели.

Можно подумать, на том и делу конец. Но сыновья мои – парни твердолобые. И так принялись спорить, и этак. Тут-то мне и пришло в голову, как заткнуть им рты раз и навсегда. Предложил я сыновьям об заклад побиться.

Дре Петипа умолк, поднес скрипку к уху, щиплет струны одну за другой, слушает со всем вниманием.

– Так-то лучше, – говорит.

Положил он скрипку на стол, достал из кармана кусок канифоли и принялся трудиться над смычком.

– А спор, – продолжает, – вот в чем. Я буду играть на скрипке, а сыновья – плясать. Если брошу играть прежде, чем они все остановятся, благословлю на брак всех пятерых и на их свадьбах сыграю. А если нет, Клофа и Луи отправятся со мной в Новый Орлеан читать все, что будет нужно прочесть, и считать все, что нужно сосчитать, а Аристиль и Малыш Поль с Телемахом креветок будут ловить да помогать Октавии управляться со свиньями, курами и хлопком.

Рассказывает это Дре Петипа, а сам ухмыляется в усы.

– Неплохой спор, а? Проиграть-то я никак не могу! Отправились сыновья за свинарник, поговорили меж собой, а, вернувшись, сказали, что принимают спор, но только при двух условиях. Во-первых, плясать они будут по очереди, один за другим, так что придется мне переиграть всех пятерых. Во-вторых, я должен найти им партнершу – одну на всех, и пока я играю, она должна плясать.

Словом, сыновьями своими я горд: все это доказывает, что им не только силы, но и смекалки хватает. Знают: я способен играть от рассвета до заката. Знают: я способен играть, пока коровы не вернутся домой с выпаса, и еще долго после того, как куры усядутся на насест. Знают: ни один из смертных не сможет плясать так же долго, как я могу играть.

Тут оторвался он от смычка и поднял взгляд на меня.

– Не знают они только о тебе.

Я отвернулась. Сколько смогу проплясать, я и сама не знала. С вечера до утра, а после догрести до дому и продолжать танцы в избушке, за домашними делами – это уж наверняка. А может, и всю следующую ночь. Возможно, я в силах сделать то, чего явно хочет от меня Дре Петипа. Вот только не стану. Не стану плясать на виду у всего Пьервиля – при моем-то бледном лице, красных глазах и белых-белых волосах. Не пойду в утиную стаю, рискуя, что заклюют. Ни для кого на свете, а уж тем более – ради Дре Петипа.

А он говорит:

– Я увидел тебя на fais-do-do у Дусе. Видел, как ты танцевала, словно лист на ветру, лучше любой из человеческих девушек, которых мне доводилось видеть. И пошел к одному знакомому – мохнатому да зубастому, а он рассказал мне о девушке-неясыти, живущей среди болота и плясавшей на балах лугару всю ночь напролет. «Вот прекрасная партнерша для моих парней!» – тут же подумал я. Ну, а ты что скажешь, а? Возьмешься потанцевать с моими пятью силачами?

На сердце сделалось скверно, но как было сердиться на того лугару, что выдал меня? Дре Петипа – такой человек, которому нелегко сказать «нет». Но я справилась.

– Нет, – отвечаю.

– Я ж не задаром плясать прошу, – уговаривает Дре Петипа. – Я дам тебе и землю под хлопковое поле, и мула, чтобы ее пахать.

– Нет.

– Ну и жадная же ты девица, – говорит он, да так, будто это комплимент. – Тогда как тебе понравится стать женой одного из моих сыновей? Любого, какой придется по вкусу. Станешь важной леди, никто не посмеет назвать тебя болотной неясытью или, скажем, бледной мокрицей.

Ух, как я разозлилась! Кровь обожгла жилы изнутри, точно лед. Вскочила я, двинулась на него, но остановилась, увидев, что он ухватил за гриф скрипку тетушки Юлали и занес ее над головой.

– Слушай, chère. Не поможешь мне, возьму эту скрипку, расшибу ее в щепки, сломаю кросны и прялку, а потом сожгу твою избушку дотла. Что скажешь, chère, да или нет? Не мешкай, скажи «да», и будет у нас уговор. Поможешь мне выиграть спор, а я дам тебе и землю, и мула, и муженька, чтоб согревал по ночам. Не такая уж плохая сделка, а?

Это слово едва не встало колом поперек горла, но деваться мне было некуда.

– Да, – отвечаю.

– Вот и ладно, – говорит Мюрдре Петипа.

Прижал он скрипку подбородком к плечу, провел смычком по струнам, и скрипка подала голос – откликнулась звучной, нежной нотой.

– Состязание назначено на вечер субботы, через три дня от сегодняшнего. Начнем после ужина, закончим, когда парни выбьются из сил. Устроим настоящее fais-do-do, а? Уложим детишек баиньки?

Хохочет Дре Петипа, и скрипка вторит ему звонкой трелью.

– Может занять дня два, а то и три. Понимаешь?

Я все прекрасно понимала, но не искать выхода не могла.

– Не знаю, смогу ли я проплясать три дня и три ночи.

– Я говорю – сможешь. И пропляшешь. А на случай чего – скрипку твою прихвачу.

– Я не могу плясать на солнце.

Струны взвизгнули не в лад.