Тропой Койота: Плутовские сказки

– Ничего страшного, – после недолгой паузы сказала Рэйчел, окинув взглядом доску и придвинув к себе последнюю черную фишку. – Приятно было с вами поиграть, но хорошенького помаленьку. – Тут она тяжко вздохнула. – Пора мне идти зубрить. История церкви – не самая сильная из моих сторон.

– Ну-ну, полно. Погоди-ка чуток.

Пошарив в кармане белого передника, миссис Ллевелин вывалила на стол несколько смятых салфеток, огрызок карандаша, пол-упаковки «Лайф Сэйверс»[71] и тюбик бальзама для губ.

– Ага, так я и знала. Вот они. Малость необычны, но вполне подойдут.

С этими словами она подала Рэйчел пару переливчатых сине-зеленых игральных кубиков, а все остальное запихнула обратно в карман.

– Вы носите при себе кости? – изумленно спросила Рэйчел.

– О, во время уборки чего только под руку не попадется – сунешь в карман, да и забудешь. К тому же, и поиграть я при случае люблю, – пояснила миссис Ллевелин, подмигнув Рэйчел. – Только сестрам не говори!

– Ни в коем случае.

Кости оказались тяжелее, чем она ожидала. От них явственно веяло странным холодком. Рэйчел покатала их по ладони (кожу чуть-чуть защипало) и бросила на доску. Выпало два-два. Хорошо, но недостаточно. Рэйчел передвинула фишку ближе к дому, и миссис Ллевелин на своем ходу побила ее белой фишкой. Теперь, чтобы вернуть фишку на доску, Рэйчел нужно было выбросить пять, но с этим ей не повезло. Попытка, другая, третья – все впустую. Тем временем миссис Ллевелин дважды выбросила четыре-четыре, а затем шесть-шесть, и выиграла. Ну, что за невезение!

– Ох, дорогуша моя! А ведь ты почти выиграла. Но у меня гэммон – ставки удваиваются.

– И даже утраиваются, – сказала Рэйчел. – У вас не гэммон, а бэкгэммон[72].

Глядя на доску, она все катала в ладони кости и вспоминала свои последние ходы. Ну, как тут можно было проиграть? Рэйчел взглянула на часы. Только половина восьмого…

– Может, три партии, до двух побед?

Миссис Ллевелин покосилась в сторону ведра и швабры у дивана.

– Ну что ж, хорошо. Идет. Хотя не стоило бы… Вдруг кто-нибудь из сестер войдет и увидит, что я тут в игры играю – за господни-то денежки? Но все же поиграть я буду рада.

– Я тоже, – сказала Рэйчел. – Только позвольте, я на пять минут отлучусь в уборную.

Идя по коридору, она не выпускала костей из рук – катала и катала их на ладони, и спрятала в карман, только войдя в туалет. Не прошло и пяти минут, как она вернулась в гостиную.

– Я тут поразмыслила, пока тебя не было, – сказала миссис Ллевелин. – В этой комнате так уныло! Как смотришь на то, чтобы сыграть следующую партию внизу, в моей квартирке? Там нас никто не потревожит, и по чашечке чаю с бергамотом можно выпить. – Склонив голову набок, она взглянула на Рэйчел и улыбнулась. – Согласна ли ты сыграть на этаких условиях?

– Конечно, – ответила Рэйчел, пожав плечами. Ученическая гостиная и вправду особым уютом не отличалась.

– Вот и славно!

Миссис Ллевелин со смехом хлопнула в ладоши. Рэйчел вздрогнула от изумления. В ноздри ударил сладкий, дразнящий запах дымка, отдающего пряной гвоздикой, а линолеум у дверей замерцал тем же переливчатым сине-зеленым светом, что и кости, и в нем открылась обширная черная дыра.

– Вечно я забываю, куда он ведет, в Кабинет, или в Зимний Сад, – пробормотала миссис Ллевелин, – но сейчас это, пожалуй, неважно, верно?

Откуда ни возьмись, в руке горничной появился гаечный ключ. Вскинув руку, миссис Ллевелин аккуратно тюкнула Рэйчел по голове, чуть выше уха и расхохоталась, но смех ее тут же перешел в хриплое карканье. Словно бы сквозь густой туман Рэйчел увидела, как ее тело замерцало, схлопнулось вниз и внутрь, и в воздух взвился огромный черный ворон. Ухватив Рэйчел за подол зеленой форменной юбки-плиссе, птица поволокла ее к двери, в невесть откуда взявшуюся дыру.

* * *

Чихнув, Рэйчел открыла глаза. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, прижавшись щекой к цветочному орнаменту по краю бордово-красного восточного ковра. Ковер явственно пах табаком. Медленно сев, она потрогала голову. Ай! У самого виска набухла мягкая шишка величиной с грецкий орех. Рэйчел огляделась. Нет, она не в дортуаре, это точно. Однако комната казалась ей странно знакомой.

Ковер лежал на полу из гладкого белого мрамора. Угол комнаты был занят скульптурой – статуей женщины в развевающихся одеждах и со снопом пшеницы в руках. Вдоль ряда французских окон от стены до стены стояла дюжина пальм в изысканных цветочных горшках. За окнами открывался вид на террасированный сад – безукоризненно выстриженные газоны, клумбы белых цветов… Снаружи на узор ковра падали ромбы солнечного света, приятно согревавшего руки.

Стоп. Сейчас ведь вечер! Что за…

– Боюсь, ты сильно ушиблась, – сказал глубокий, басовитый голос с отчетливым британским акцентом.

– А?

Вздрогнув от неожиданности, Рэйчел повернулась налево. В углу, среди пальм в горшках, сидел в штофном кресле лысый человек с густой колючей щеткой седых усов под носом. Одет он был в костюм из твида, только какого-то странного: казалось, в ткань пиджака вплетены прутики и мох.