Тропой памяти (СИ)

Похоже, что духи во главе с самим Мелх-харом благоволили Шаре. Хитрость с маслом сработала куда лучше, нежели можно было ожидать. Тело туманногорской копии обрело дополнительную гибкость, перестало угрожающе потрескивать и даже как будто легче стало. Наверное, мастера-оружейники Унсухуштана добавляли помимо таингура еще какие-нибудь присадки, но установить сие возможным не представлялось. Непосредственно стрелковые испытания были торжественно возложены на Рагхулуна — как на будущего владельца. Кроме того, неожиданно выяснилось, что подслушавший беседу старших мальчишка-подмастерье все это время тоже без дела не сидел. Ученик Ташкулуда мало чем отличался от учеников иных ворчливых и скорых на расправу мастеров, поэтому решил сам внести посильный вклад в создание нового оружия. По счастью, Харуф сон имел крепкий и от возни в мастерской не просыпался. Итогом дневных бдений стали три, как гордо назвал их мальчишка, «образца», имевшие совершенно несуразный вид и напоминавшие анхур лишь длиной плеч. К слову сказать, натянуть на рога тетиву тщедушные лапки так и не сумели, что не помешало непризнанному гению похвастаться перед Шарой. В иное время за кражу бесценного тиса не миновать бы мальцу хороших подзатыльников, однако сейчас Ташкулуд, буркнув что-то вроде «охламон!», в мгновение ока согнул тугие заготовки одну за другой и накинул тетиву. Увы! Количество плохо дружит с качеством: «образцы», изготовленные мальчишкой-подмастерьем, отличались от детища самого Ташкулуда ровно настолько же, насколько туманногорская копия — от настоящего анхура. Неугомонный уроженец Бархут-Нурта Хаграр в таких случаях, помнится, говаривал: «и рядом ни разу не лежало»… южане вообще народ меткий. И все же дальнобойностью «образцы» существенно превосходили губур, что радовало. Можно будет раздать их самым метким из охотников: возможно, что простодушные звероловы окажутся не столь склонны к критике, как стрелок Третьей Нурненской.

Путь распространения слухов, как всегда, неизвестен, но вскоре об «оружии возмездия» говорил весь клан. Харуфа Ташкулуда и «анхур-ману из Мордора» только что на руках не носили, а воодушевление царило такое, что, казалось, этот мирный народ готов хоть сейчас выступить в поход против Кхуру и его тварей. Говорить с кланом пришлось Рагхулуну, поскольку все вопросы защиты и нападения решает все-таки вождь. Хар-ману Шадрух представляла власть светскую, но в дела сына не вмешивалась: мать рода не объявляет ни войн, ни перемирий — это неженское дело и так заведено от начала времен. Вместе с Рраугнур-иргитом, шаманом клана, они могли бы помешать вождю в его планах, но Шадрух идею скорее одобряла, нежели находила неудачной. Мысли же слепого шамана оставались тайной: скорее всего, этот ярый противник насилия даже сейчас полагал, что цель не оправдывает средств, но отчего-то предпочел промолчать.

Ловушку для урук-тха’ай изготовили лучшие знатоки горного дела. Потолок одного из гротов возле Южных Врат в дюжине мест рассверлили на глубину локтя, и в каждое из полученных отверстий заложили тряпичные мешочки со знаменитым «бешеным порошком» кхазад. Пропитанные смолой фитили соединили под потолком в подобие кольца, запальный конец вывели вниз и покамест закрепили на одной из стен. Шара посетовала было на отсутствие таингура, но ее быстро успокоили, объяснив, что пользы от летучей жидкости все равно бы не стало: за время ожидания она попросту испарится. Скрежетали точильные камни, позванивали колечки трофейных кольчуг, царила напряженная угрожающая суета — впервые за долгое время клан готовился к настоящей войне. Иххаш, дочь хар-ману, не до конца веря в обещания Ташкулуда, изобретала особый яд для наконечников стрел: похоже, из оброненного Шарой пузырька из-под гохара ушлая туманногорская дева сумела извлечь некоторую пользу. Находившийся под ее присмотром раненый Ругбар, краем уха услышав о приготовлениях, даром что безногий, немедленно начал рваться в бой. Утихомирить его стоило немалого труда. Его тезка, тот самый юный творец «губуров нового поколения», таскался за вождем не хуже хвоста, требуя, чтобы его также взяли с собой. Крики, брань и подзатыльники на мальца не действовали, и лишь только замечание мастера Ташкулуда на тему: «а кто ж тогда анхуры делать будет?» смогло привести парня в чувство. Самолюбие Ругбара-младшего тем самым удовлетворилось в полной мере, и юный умелец отвязался, наконец, от вождя.

Странно и тревожно чувствовала себя в эти дни Шара. При взгляде на оживленные приготовления он даже испытывала что-то вроде тихой гордости, ей льстили почтительные взгляды соплеменников и внимание вождя, но все же где-то на самом дне колодца, именуемого душой, плескалась горечь и непонятная грусть, слово бы лучница что-то сделала не так. Выдержав пару дней подобного мучения, девушка решительно направилась на поклон к Рраугнур-иргиту.