Тропой памяти (СИ)

…Древний лес, заповедная чаща, где в незапамятные времена бродили ее предки… Причудливое переплетение корней, и ветви, так похожие на могучие узловатые руки… Трещины коры, неуловимо образующие черты странных и по-своему прекрасных лиц. Сотворенные на самой заре мироздания, пастыри лесов онодримы обладали обличьем, схожим с обычными деревьями, однако могли говорить — о, этот не похожий ни на что странный певучий язык — точно ветер в кроне, точно журчание лесных ручьев или тугое движение древесных соков под корой… И перемещаться они тоже могли: не раз и не два случалось им выступать против осквернителей леса — выродков Кхуру. Энты… извечные враги ирчи, Ночного народа — одно упоминание их имени вселяет животный страх в души тех, кто с нечистыми помыслами дерзнул вступить под своды Фангорна… Шара видела, как сотни огромных древоподобных существ в молчании появляются на заснеженном плато, будто сгущаясь из стылого воздуха. А потом так же молча стеной двинулись на жалкую горстку уродливых двуногих тварей, растерянно озирающихся в поисках пути к отступлению. Сурово сжаты трещины губ, поскрипывают стиснутые кулаки, покрытые прочной и гибкой, похожей на кожу корой, угрожающе шелестят без ветра темные кроны… И тяжелая поступь древнего лесного воинства заглушает звон стали и крики обреченных…

Появление разгневанных духов леса урук-тха’ай встретили воем ужаса. Позабыв обо всем на свете, они замерли на месте — столь велик был их страх пред восставшей в одночасье из ниоткуда мощью Фангорна. Даже Рагхулун, уже стоявший одной ногой на пороге родной пещеры, ощутил благоговейный ужас, хотя не раз слышал от Рраугнур-иргита о миролюбии древоподобных созданий. Так чего же говорить об окруженных урук-тха’ай, которым доводилось сталкиваться с разъяренным энтом в его родном лесу! Оружия они, конечно, не побросали, но вот про Шару и Рагхулуна забыли напрочь. Чернеющее жерло разверстой пещеры словно бы предлагало свою защиту, и урук-тха’ай, не задумываясь, устремились туда. Вождя клана попросту смели враги, хлынувшие в узкое горло Южных врат единым потоком. Его попросту сбили его с ног — к счастью, слишком торопились, рубить не стали. Когда грохот сапог и вопли незваных пришельцев окончательно затих вдали, вождь, держась за стену, поднялся на ноги, сжимая дол-гулдурский й’атанг, но… драться было уже не с кем. Там, где только что стояло лесное воинство, по-прежнему расстилалось ровное плато, покрытое грязным истоптанным снегом, да лежал труп лесоруба со стрелой в загривке. Рагхулун протер глаза: что за наваждение — и даже забыл закрыть приоткрытый в изумлении рот. Последнее обстоятельство оказалось, впрочем, как нельзя более кстати — через мгновение недра горы сотряс ужасный грохот, за спиной полыхнуло, и из коридора вырвалось облако каменной крошки — это рухнули своды — и неведомая сила вновь швырнула его оземь, будто пустую скорлупу.

Глава 21

— Ну что? Вас можно поздравить?

Голос был странным: умудряясь сохранять потустороннюю призрачность, звучал заинтересованно и даже, в некоторой мере, бодро.

— Пожалуй, воздержусь: рановато. Модель успешно прошла испытания на полигоне, это да…

Второй голос по насыщенности силой многократно превосходил первый, но вот что странно — при этом он, казалось, утратил возможность придавать речи хоть какую-то эмоциональную окраску. Подобное можно было бы сравнить с ветром: малые юркие ветра знают тысячи песен для высоких башен, для весенней травы, для сухого песка, а могучий ураган-суховей — всего лишь одну, но такую, что в его жутком вое тонут все прочие звуки. Именно таким ураганом и был голос, принадлежавший второму из собеседников.