Тропой памяти (СИ)

— Но мы не можем туда заглянуть, а орочья девка почему-то может. Ее Нэин пропустил. А также она довольно мило играла в гляделки со стариной Аргором, великим и ужасным. Мне сдается, что Кольца на нее просто не действуют: ни эльфийские, ни наши. Значит, орочья девка способна проникнуть туда, куда не удается нам. Аргор вовсе не дурак, господа, он нашел универсальный ключ.

— Это девка-то универсальный ключ?

— Да, Малыш, именно! До следующей атаки на Лориэн ее необходимо разыскать.

— И что? Мы отправим ее искать Единое?

— Зачем Единое? Можно заставить ее вынести те Кольца, о местоположении которых мы знаем. Например, без Нэина Галадриэль ничего не сможет сделать против армии Дол-Гулдура.

— «Бывшей армии Дол-Гулдура», вы хотели сказать? Из тех шести сотен уцелело примерно пятьдесят бойцов.

— Все это ерунда… Уж что-что, а орки в Мордоре никогда не кончаются. Даже непонятно, зачем наш доктор выводит еще одну их породу, их и так в Средиземье полно, как блох на собаке.

— То есть следующий одновременный удар по Трандуилу и Лориэну пока откладывается? До поимки девки? По-моему, бред.

— Нам надо как-то нейтрализовать Нэин, понимаешь? И сделать это нужно до следующего удара, иначе мы опять ничего не добьемся. Наступление назначено на пятнадцатое июля, не забывайте: наш успех — в одновременности и стремительности. Подмоги не будет — четырнадцатого планируется штурм Минас Тирита, так что Аргор и остальные нужны на южном фронте, а втроем против эльфийского Кольца мы уже попробовали повоевать.

— Кирит-Унгольская застава, Мория, Лориэн — пока что ее маршрут таков. Куда она дальше направится, как вы считаете?

— Я за Минас Тирит.

— Я за Раздол и Элронда. А у него тоже Кольцо, к тому же это недалеко от Лориэна.

— Плохо, что мы не понимаем принципа ее путешествия. Она как-то бессистемно перемещается. Картограф рассказал только про Морию, а тот эльф-страж, которого Багнуровы молодцы притащили раненым, ничего не знает дальше границ Лориэна. Короче: можно рвать и метать сколько угодно, но если Аргор сам не нашел свою горгоротскую подружку за полгода, то за пару-тройку дней мы с такими сведениями вряд ли…

— Думайте, думайте же, господа!

Три бесплотных голоса стихли.

Один из Уллах-Тхар’ай подошел к узкому окну и прошипел странную мелодию. Повинуясь этой команде, птицеящер тяжело взмахнул набрякшими от сырости кожаными крыльями, и неуклюже взлетел. За ним тут же потянулись двое оставшихся, и вот тройка мордорских тварей, обогнув стены, поднялась на высоту окошек сторожевой башни, подставляя седокам черные чешуйчатые спины.

Глава 32

Над Паучьей Заставой стояла ночь. Зимний ветер наконец-то перестал трепать ларханы лучников, мёрзнущих на крепостной стене, и ушел отдыхать на восточный склон Эфель-Дуатских гор. Звезд не было видно из-за низких темных облаков, закрывших все небо. Судя по едкому першению в горле — облака снова напитаны вулканическим пеплом. Чудит Гора-кузнец, чудит в последнее время, ворочается на своем каменном ложе, словно лихорадочный больной, и тяжко дышит жаром в холодное небо. Нет-нет и выплюнет фонтанчик ядовитого дыма — и опять слезятся глаза, похуже даже чем ярким солнечным днем. Вон оно, пробивается сквозь серую пелену туч бледно-оранжевое пятно на востоке — это светится лава в кратере.

Хузгат вспомнил, что по времени первая пепельная буря пришлась как раз на тот злосчастный день, когда на заставу занесло горбагово воинство. Какая тогда стояла вонь — не продохнуть. Ну не знак ли это? Пхут-тха! За те два нах-харума новые жильцы на заставе успели всем надоесть настолько, что заставили каждого аборигена изобретать законные способы скормить их одного за другим старушке Шелоб.

Сейчас на стене ввиду ночного времени было много народу — все пять положенных по уставу стрелков. Внизу в двух сотнях локтей расстилалась Ущелина, темная и неприветливая. Где-то там за каменной дверью ход в логово гигантской паучихи: лучшего в мире пограничного стража, охраняющего подступы к заставе. Обычно Шелоб наружу не выползала, зная про отделяющую ее от орков каменную дверь и довольствуясь неосторожно забредшими в ее владения зверьками, да редкими нарушителями границ, которых у нее отбирали спеленатыми в кокон и находящихся под действием сонного яда, но всегда возвращали на место после допроса. Паучиха привыкла к вкусу человеческого мяса и уже не пыталась нападать на своих соседей и кормильцев: каковы они на вкус — Шелоб давно забыла, а вот обжигающий глаза противный яркий огонь и острые стрелы ее примитивный мозг помнил отменно.