Тропой памяти (СИ)

— Вот так я осталась одна из своего племени, — закончила орчиха свой рассказ. — К соседям идти не захотела. Не люблю быть второй. От моего стойбища до Лууг Бурза около двух нах-харума пути. Вот я и пошла потихоньку. Я так не могу, я хочу сама себе выбрать мужчину, и не на год — до следующего Сулху ар бана, а на всю жизнь! Чтобы к нему единственному привыкнуть и все.

— Нуу… — насмешливо протянул Шаграт. — А если он погибнет, такой единственный, тогда что станешь делать? Одна останешься от горя седеть?

— И останусь! — с вызовом откликнулась глиняных дел мастерица. — Все ж лучше, чем кого попало тащить к очагу, просто потому что он турнир выиграл…

— И если каждая женщина так станет делать, то мы очень быстро вымрем, — заключил сотник. — Потому что иметь семью и продолжить род повезет только кому-то одному из десяти мужчин. А остальное племя как же? Мы ведь не сухну, у которых на каждого мужика по бабе приходится!

— Это их жизнь, мне все равно, — надулась Мунуш. — Но у моих детей будет только один отец. А еще я буду по улицам без охраны ходить, работать себе в радость и торговать своими горшками на базаре тоже буду сама!

— Одна? — нахмурился Шаграт.

— Как видишь, — усмехнулась орчиха, откидывая с лица косицы. — Я не очень-то люблю следовать правилам.

— Да это я уж понял! — хохотнул Шаграт, кивая на сброшенный в углу ворох собственной одежды, поверх которого одиноко посверкивал сталью наплечник. — Когда увидел, как ты за железо-то спокойно хватаешься. Я в определенном смысле, тоже изгой, хотя мой клан жив и, уллах-тагор’ин глор, здоров. Но я не смог оправдать доверие Харт’ана Гортхара, я допустил ошибку, которую смыть можно только кровью…

— Опять кровью… — поморщилась Мунуш, касаясь его наколки под правой ключицей в виде Ока, что встает над морской волной — Как у вас все-таки все странно, у мужчин.

— … но сначала я решил обо всем сообщить лично Харт’ану Гортхару, — продолжал молодой сотник, не обратив внимания на ее реплику. — Именно лично, в конце концов, если он прикажет мне броситься на меч — я это сделаю, не сходя с места…

Он помолчал, свел и вновь расправил плечи, расслабляя криво сросшуюся спину:

— Кстати, скорее всего именно такой приказ от Него я и получу.

Комендант Кирит-Унгола говорил это без страха или сожаления. Отправляясь в Лууг Бурз после побоища в крепости и таинственного исчезновения ценного пленника, он с самого начала был готов смыть кровью позорное пятно на чести безупречного воина. И только желание еще раз послужить, еще хоть чем-то перед смертью пригодиться Отцу Ночного народа удержало от последнего в жизни удара его руку, не знающую ни промаха, ни жалости.

Орчиха нетерпеливо отмахнулась. Какая-то мысль заставила ее вскочить, покинув уютную живую лежанку.

— Когда-нибудь однажды я сама стану хар-ману, — Мунуш посмотрела в черные глаза своего любовника. — У меня будет свое собственное племя, свой клан. Ты… ты согласен будешь… ты согласишься принять копье вождя этого племени? Моего племени?

— Хм… хорошая же из тебя выйдет хар-ману с твоим отношением к правилам! — улыбнулся Шаграт, обнимая ее и касаясь носом волнистой челки. Мунуш в шутку зашипела, как рассерженная кошка и несильно укусила его за подбородок.

Кувшин он пообещал забрать на обратном пути. Мунуш заверила Шаграта, что к его возвращению дырка в посудине будет замазана, а сама посудина — как и полагается, расписана цветной глиной и обожжена в печи. Странно, но женщина была отчего-то твердо уверена, что из Башни ее любовник вернется живым.

— Ты меня еще переживешь! — со смехом крикнула будущая хар-ману вослед Шаграту, поднимающемуся вверх по узкой улочке ремесленного квартала туда, где над нагромождениями волнистых и ноздреватых, словно бы оплавленных огнем крыш, царила черная остророгая пирамида Башни с пылающим Оком. Сотник цыкнул зубом, не слишком веря в подобное предсказание, и прибавил шаг. Ему хотелось поскорее покончить с неизвестностью.

Вот и Площадь Ока, огромный девятиугольник, сверкающий драгоценным обсидианом, привезенным со склонов Огнедышащей Горы и стоивший жизни не одной сотне рудокопов. Девятиугольные плиты были пригнаны друг к другу так плотно, что между ними нельзя было бы просунуть даже кошачью шерстинку. Черная поверхность вулканического стекла отражала небо и парящее в нем алое Око, бросая тревожные красные блики на лица и доспехи солдат почетного караула у входа в Башню. Все точно так же, как и много лет назад — подумалось Шаграту, даже караульные, кажется, с тех пор не поменялись. Впрочем, разглядеть черты их лиц в прорезях украшенных волчьими хвостами шлемов не представлялось возможным. Знал Шаграт точно одно: почетная обязанность охраны покоев Отца Ночного народа с незапамятных времен войн с Великими Уллах и по сию пору возложена на старейший из ныне живущих кланов иртха: клан Красного Волка. В свете Ока мех хвостов на шлемах стражи, действительно, казался ярко-красным как закатное небо.