Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра

Протопав часа четыре вперед и вверх по горной тропе, мы наткнулись на чабанов, отара которых располагалась на окрестных высокотравных пастбищах. Вернее, наткнулись мы на собак, охранявших это стойбище. Чабанские псы — кабанистые, с обрезанными ушами и хвостами (чтобы волкам не за что было ухватиться) — являют собой боевые биомашины, связываться с которыми никому не рекомендую. В стандартной ситуации, когда собачья охрана блокирует дальнейшее продвижение вперед, приходится терпеливо ждать, пока кто-нибудь из чабанов не почешется и не выйдет навстречу, отогнав псов и позволив путнику, таким образом, приблизиться к стойбищу или просто пройти дальше. Я, однако, научился практически беспрепятственно проходить сквозь оцепление церберов, используя нехитрый трюк. Как показал опыт, достаточно бросить псам несколько кусочков лепешки или чего-нибудь съестного, как их агрессия моментально превращается в глубокую привязанность. Эту же технику кормления я применил и на этот раз. Псы прекратили лаять и рычать, и к стойбищу мы подошли, к немалому удивлению чабанов, в сопровождении вилявших хвостами волкодавов.

Чабаны традиционно предложили нам остановиться и откушать вместе с ними, по случаю чего тут же, буквально на наших глазах, был взят из стада козленок и зарезан над жертвенным огнем, а затем освежеван и приготовлен на этом же огне. Буквально, как мне показалось, через полчаса в серебряном тазе были поданы дымящиеся куски еще живого в своей ауре мяса. Это было самое вкусное мясо, которое мне когда-либо приходилось есть. Бесхитростно приготовленное в естественных условиях, оно было воплощением вкусовой эссенции самой жизни — не более и не менее. Я почувствовал себя прямо-таки жрецом, вкушающим жертвенную пищу самого высокого класса (как сказала бы Зинаида Гиппиус, «почти младенческого»). Мы заночевали на этом стойбище, а на следующее утро двинулись дальше.

Приблизительно к полудню мы дошли до последнего дерева в долине. Выше, как оказалось, были только травы, скалы и снег. Это дерево представляло собой гигантскую арчу, одиноко отмечавшую точку разделения долины на два рукава. Увидев исполинский ствол, Каландар бросился к нему как к величайшей святыне и с благоговением прильнул бородатой репой к могучим корням.

— Это дерево моего детства, — объяснил он нам свой порыв. Ведь он родился и вырос в Гарме, неподалеку от этой долины. Сюда, к этому дереву, он бегал еще мальчишкой и любил поспать в тени его кроны. В последний раз Каландар был на этом месте лет пятнадцать назад. Он с наслаждением рухнул на родную землю и без остатка отдался во власть целительного Морфея.

Уже смеркалось, когда мы взошли на высокогорное плато, с которого открывался путь на перевал. Неожиданно погода стала портиться, налетел резкий ветер, который очень быстро, буквально через минуту, стал просто ураганным. Нам с невероятными усилиями удалось развернуть и поставить серебряную «памирку», завалив колышки и края гигантскими булыжниками, в изобилии валявшимися вокруг. В последнюю минуту, когда все уже было готово, разразился резкий хлещущий ливень, но мы успели-таки скрыться от него под сводом прорезиненной брезентовой палатки. Палатку рвало ветром во все стороны, но заговоренные камни выдержали. Среди ночи ветер так же резко стих, как и начался. Наступила мертвая тишина. С утра мы обнаружили, что все подходы к перевалу завалило снегом, а черные тучи, нависавшие над нашим высокогорным цирком, обещали новые сюрпризы. Мы рассудили подождать и на перевал не идти. Это оказалось правильным решением, так как к середине дня сошла лавина, и если бы мы в то утро выступили, то, возможно, оказались бы как раз в неправильное время в неправильном месте.

На следующую ночь Ирине приснился дух-хранитель перевала в облике великана — в звездном плаще, с Луной и Солнцем на золотой цепи в виде нашейного украшения и искрящимся волшебным посохом в руке. Дух сказал, что путь на перевал свободен. Мы решили выступить. И правильно сделали. Пройдя основную часть лавиноопасного склона и оказавшись уже непосредственно возле перевала, мы обнаружили с высоты своей позиции, что лавины-таки сошли, и вероятно — сразу же после нашего прохода. С чувством глубокого удовлетворения мы поднялись на седловину хребта и обозрели оттуда весь пройденный за минувшие дни путь: от входа в долину под аркой Пана с Уроборосом и вплоть до места нашего недавнего «лагеря под ветрами». Каландар предложил назвать этот безымянный для нас перевал именем Ирины. Мы сфотографировались на автоспуске. В этот момент вновь поднялся резкий ветер, на перевале началась песчаная буря, и все вокруг резко заволокло небесным туманом. А потом сквозь туман блеснул солнечный зайчик, превративший поднебесные воды в радужную субстанцию Меркурия мудрых. Затем облака разошлись, и взгляду открылась пространная долина, в самом конце которой лежал заповедный Хаит.