Тропой таёжного охотника

— Спускаться этим порогом надо умело… Когда плывешь — держись правой стороны и не зевай! Иначе попадешь меж скалой и камнем, и тогда — конец. Плоты в щепы разнесет, а самих прочетвертует…

Оценив все трудности предстоящего на обратном пути плавания, охотники благополучно спустились с Бурлова утеса и вскоре выехали к устью Большого Улелея. Утомленные длительным и трудным переходом, они наскоро отаборились и расположились на отдых. Назавтра отряду предстояло преодолеть последний сорокакилометровый переход к верховью Большого Улелея.

При утренних сборах выяснилось, что подковы у коней разболтались, едва держатся, и необходимо немедленно их перековать. Непривычные к ковке животные бились и лягались, не давая возможности подступиться к копытам. Приходилось каждую валить на бок и связывать ей ноги.

Фока Трохин управлялся с этим делом лучше всех. Он надевал веревочную петлю на бабку передней ноги лошади, перекидывал веревку через холку и подтягивал копыто вверх. После этого опрокинуть лошадь на бок было уже делом нетрудным.

Только к полудню были окончены кузнечные работы, и отряд покинул стоянку. Тропа исчезла на первом же километре, и путь пошел труднопроходимой лесной целиной. Степные лошади оказались совершенно неприспособленными к таежным условиям. Поминутно спотыкаясь о колодины и заплетаясь ногами в кустах сибирского багульника, они часто падали. При переходе через топкие места и речки лошади пугливо шарахались в стороны, вязли в трясине, ложились в грязь. Путникам с большим трудом приходилось вытаскивать их и вести на поводу дальше.

Много сил и настойчивости потребовал от людей этот переход. И все же к вечеру другого дня отряд добрался к верховьям Улелея, где были знаменитые кедровники и озера и где, по словам таежников, находилось изобильное царство непуганых зверей.

Вместе с солнцем первым поднялся Уваров и ушел на разведку в кедровник. Трохин с Симовым отправились на озера и луга.

В верховье Улелея лиственничная тайга ушла к вершинам сопок, уступив широкую речную пойму зарослям ерника и топкому «калтусу» — моховому болоту. Небольшое озеро в центре этого болота заросло плотным, упругим ковром из сфагнового мха, крепко переплетенного корневищами водноболотных растений. Этот зыбкий, качающийся покров выдерживает груз человека. Но беда, если неосторожный путник шагнет в «окно», в коварно замаскированный провал; уйдет, как ключ, ко дну… По берегам озера теснились осоковые кочки.

Эти труднопроходимые и малокормные места лоси не посещали. Разочарованные охотники, намаявшись и вымокнув, вернулись на стан и, решив, — что ночное дежурство на озере бесцельно, расположились на ночлег.

…Утренний туман медленно оседал, покрывая все обильной росой. Отяжелевшие, седые от бисерных капелек, шинели не спасали от промозглой утренней сырости. Фока поднялся на колени, попробовал согреться, покачавшись из стороны в сторону, но безрезультатно; неприятный озноб пробирал все тело. Он подбросил в костер хворосту и разбудил Симова.

Невдалеке неистово закричала рыжеголовая сойка. Симов выжидающе посмотрел в ту сторону. Вскоре на опушку вышел Уваров. У стана он грузно повалился в траву. Его измученный и растерянный вид встревожил товарищей, но, по таежным обычаям, никто из них не стал расспрашивать. Накормив и дав ему собраться с мыслями, охотники терпеливо ждали.

Гаврила Данилыч медлил, стараясь не встречаться глазами с вопросительным взглядом Фоки. Наконец, Симов не выдержал и спросил в чем дело.

— Корите меня, как хотите, но только я не виноват, — глухо начал Гаврила Данилович. — Улелейский кедровник, в котором я белковал, сгорел. Должно, спалила экспедиция. Второго, что к Жергею, я не нашел. Признаться, ночью совсем закружил и едва выбрался к стану. За двадцать лет все изменилось… Ничего не пойму… Тропы позаросли… Где стоял лес, теперь там гарь. По старым гарям поднялся молодой сосняк. Не попал и к перевалу на Малый Улелей… Знаю, что здесь он, неподалеку. Помню, от озера мы ходили вверх по Большому и отворачивали влево. А сейчас бродил-бродил… Ничего не пойму, будто нечистый водит. Тьфу! А все же попробую еще… Не может того быть, чтоб я так позабыл места, — закончил старик.

На следующее утро охотники тронулись в путь. Звериная тропа, которой они шли, раздваивалась много раз и вскоре стала едва заметной. Уваров вел отряд через ерник. За ним непролазной стеной встал молодой сосняк; пришлось Фоке выйти вперед и прорубать дорогу. Дальнейший путь еще более усложнился бесконечными подъемами и спусками и, наконец, был окончательно прегражден завалом бурелома.

— Стой! — гаркнул Фока. И со вспыльчивостью людей, имеющих какой-нибудь физический недостаток, весь затрясся от ярости. Уваров покорно остановился и повернулся к товарищам. Не спуская со старика глаз, Фока молча подошел к нему.

— Ты, дьявол старый, куда нас завел? Куда завел, спрашиваю я тебя? — хрипло спросил он.

Уваров отступил назад. Его загорелое лицо стало пепельно-серым, глаза округлились, губы что-то невнятно зашептали.

— Убью, гад!.. — И Фока занес над стариком огромный волосатый кулак.