Тропою Данте

Чтобы дать наглядную иллюстрацию своих поучительных идей, Данте предлагает контрапассо, который является результатом неудержимого поглощения пищи, алкоголя или наркотиков — жизнь в реке фекалий. В круге Несдержных Странник и Вергилий видят души, живущие в постоянной смрадной сырости и собственных испражнениях.

Эту область неудержимого поглощения стережет Цербер, отвратительное трехголовое собакообразное существо, живой пример неутолимой потребности. Этот монстр без умолку воет, его тело подрагивает в единственном желании поглощать еще и еще. Вергилий заставляет его замолкнуть, бросив полные горсти фекалий в три алчущих пасти, и чудище немедленно начинает пожирать испражнения. Каково метафорическое значение всех этих отходов и экскрементов? Это отходы человеческой жизни.

Некоторые виды зависимости почти столь же неприметны, как огромный грузовик, грохочущий по дороге. Вы, несомненно, поймете эту метафору, если не в состоянии бросить пить или употреблять наркотики, объедаться, смотреть в Интернете порнографию или играть в казино. Но есть еще более неприметные формы несдержной зависимости — например, пристрастие к саморазрушительному образу мыслей, — в которых вы, возможно, не распознаёте причины своих страданий. Среди всех трудноуловимых адских состояний одно из самых разрушительных — страсть к беспокойству. У нас было множество пациентов, которые считали беспокойство нормальным образом мышления и не понимали, какой урон оно наносит их разуму и телу. Они жалуются на головную боль или проблемы с желудком, но не связывают физиологические симптомы со своим хроническим беспокойством. Наш опыт говорит, что люди могут пристраститься к беспокойству ради успокоения, которое оно им приносит. Это звучит противоречиво. Как может беспокойство быть приятным? Однако есть люди, которые видят в беспокойстве нечто обнадеживающее — что-то вроде тщательного планирования будущего. Поскольку они побеспокоились обо всем, что могли себе представить, они чувствуют себя подготовленными, что, по их мнению, должно успокаивать. Эти люди, пожалуй, относятся к беспокойству как к религиозной вере: если они побеспокоились обо всех неприятностях, которые могут случиться, есть вероятность, что никаких неприятностей не произойдет. Одна из наших пациенток, Линда, беспокоилась, что из-за разрыва с приятелем всю оставшуюся жизнь проведет в одиночестве. Она представляла себе, как будет есть в одиночестве, как будет одна путешествовать, как превратится в одинокую старуху. Она воображала эти сцены во всех подробностях в качестве успокоительного приготовления, которое ослабляло ее чувство уязвимости. Ей было двадцать семь лет.

Странник очень энергично солидаризируется с этой потребностью в успокоении и сочувствует тем, кто пойман в ловушку этого негативного состояния. Однако Вергилий не вовлекается в эмоциональную реакцию Странника. Вместо этого он лишь спрашивает: «О чем задумался?» Он хочет, чтобы Странник понаблюдал этот адский образ жизни и отправился дальше. Вергилий — специалист по Аду, и он знает способы проходить сквозь Ад, оставаясь вне его: вы наблюдаете за страданиями, даете им названия, принимаете решение не вовлекаться в них и следуете дальше. Мы упоминали эти способы, когда рассказывали о помощи нашей пациентке Нэнси в преодолении ее беспокойства, и в последующих главах мы научим вас, как их использовать.

Однако, продолжая путешествие по Аду, правомерно спросить: обладает ли Данте или любой из нас достаточной мудростью, чтобы судить, являются ли такие виды поведения, как равнодушие и несдержность, плохими или хорошими? Ответ: да, обладаем. Приговор выносится элегантно — всего лишь ответом на один вопрос: увеличивает ли это поведение страдание — ваше или окружающих?

Алчные

Дальше Странник и Вергилий попадают в круг алчных. Наш опыт говорит, что алчность может завладеть разумом глубже, чем несдержность, поскольку она, казалось бы, соблазнительно предлагает и бегство от реальности (мы приравниваем счастье к деньгам) и обретение власти над нею (мы думаем, что жадность защитит нас). С помощью алчности мы получаем собственность, благодаря которой завоевываем признание для нашего социального «я». Она же дает нам временное чувство безопасности и унимает тревогу нашего биологического «я» — таким образом удовлетворяя две из трех наших основных потребностей, согласно определению Ассаджоли. Однако проблема заключается в том, что алчность абсолютно отвергает нашу третью потребность — духовную потребность в цели, — поскольку подчиняет все стремления своим целям: алчность может стать обоснованием того, почему мы встаем утром с постели, центральным обоснованием жизни.