Читаем Тропою грома полностью

— Скоро, деточка, ты сама станешь матерью. Это твой долг на земле. Будь хорошей матерью. Это нелегко. Пресвятая матерь господня показала нам, что материнское сердце всегда обливается слезами. Ты узнаешь, как иной раз болит сердце матери.

Сестра Сварц смахнула слезу и отставила кашу подальше от огня.

«Пора уже его будить», — подумала старуха и еще раз отерла глаза: чтобы он, не дай бог, не увидел, что она плакала.

— Ленни… — позвала она тихонько.


В доме напротив Фиета приоткрыла дверь и посмотрела на бабушку Анни.

— Раненько ты собралась, — проворчала старуха, — Я еще вчера смекнула, что у тебя Кейптаун на уме. По глазам было видно.

— Я не еду в Кейптаун, — кротко ответила Фиета.

Старуха пожала плечами.

— Ну, в Йоханнесбург, какая разница. А вернешься опять с младенчиком.

Фиета улыбнулась и качнула головой.

— Нет, мама. Я никуда не еду. И никогда больше не поеду.

Старуха опять пожала плечами, окунула пальцы в воду, потом вдруг остановилась и поглядела на дочь. Острый ее взгляд вперился в лицо Фиеты. Потом ее глаза наполнились слезами.

— Первый раз в жизни вижу, как ты плачешь, — нарочито небрежно сказала Фиета, но глаза ее сияли.

— Даже и не думаю плакать, — сердито буркнула старуха.

— Я иду в Большой дом, — заявила Фиета. — Теперь у нас будет больше денег и больше еды. — Она осторожно ступила на крылечко, обходя хитрые узоры, выведенные старухой.

— Это Сэм, что ли? — спросила мать.

— Не твое дело, — невозмутимо ответствовала Фиета и пошла по Большой улице, покачивая бедрами, высоко держа свою гордую голову. Мать долго смотрела ей вслед, потом опять принялась за работу, роняя слезы на глиняные узоры.

А Фиета все шла и шла. Она поднялась на небольшой холм, разделявший обе долины, спустилась, опять поднялась, прошла мимо сараев, — и на нее нахлынули воспоминания. Сколько раз она проходила тут, когда была молодой девушкой. Каждое утро она шла по этой дороге и каждый вечер по ней же возвращалась. Как это было давно. Чего только с тех пор ни случилось. И вот она опять идет той же дорогой. Как будто все эти годы она бежала по кругу и наконец вернулась к исходной точке. Без малого тридцать лет.

Она оглядела знакомый двор позади Большого дома. Все как было. Кое-какие вещи заменены новыми, кое-какие постарели и обветшали. Но, по существу, все осталось как было. Как тогда, когда она сама была пятнадцатилетней девчонкой.

Она растворила дверь и вошла в кухню. Обе африканки уставились на нее. В глазах старшей мелькнуло недоумение, потом нерешительный вопрос. Фиета улыбнулась ей.

— Узнаёшь меня, Мария?

— Фиета? — спросила та неуверенно.

— Она самая. Мне надо видеть хозяйку.

Мария с сомнением покосилась на дверь в комнаты.

— Ступай, ступай, скажи ей, — приказала Фиета. — Я опять буду тут работать. Буду у вас за старшую.

Мария ухмыльнулась. Она узнала прежнюю Фиету — ту, с которой встречалась много лет назад.

— Ты все такая же, а? — спросила она.

Фиета сверкнула на нее глазами из-под сдвинутых бровей. Мария вышла. Фиета прошлась по кухне, осматриваясь. Ее поражало, что она до сих пор помнит, где что лежит. Обернувшись, она вдруг увидела, что Сари стоит в дверях и смотрит на нее. Она неторопливо подошла к Сари. «Ничего в ней нет красивого, — подумала она. — Лицо самое обыкновенное. Никакого сравнения с той, другой Сари. И фигура тоже. Так себе, простушка. А Ленни Сварц влюблен в нее, и она в него. Все как тогда. С той только разницей, что я не влюблена в Ленни Сварца. Нет стало быть не все как тогда».

— Здравствуйте, — сказала Фиета. — Я — Фиета.

— Знаю, — сказала Сари.

«И голос совсем другой, — подумала Фиета. — Глуховатый и мягкий. А у той был чистый и звонкий как колокольчик».

— Вы будете кого-нибудь нанимать на место Мейбл?

— Да, буду.

«Интересно, так же ли Ленни счастлив, как надумала Сари.

— Я могу взять эту работу. Конечно, я буду делать больше, чем Мейбл. Она совсем еще девчонка. А я могу быть за старшую и, кроме того, стряпать. Я знаю, что любит баас Герт. Я уже тут работала, давно, когда вас еще здесь не было.

— Вот как?

«Он, наверное, очень устал», — думала Сари.

— Да. Много лет тому назад. Тогда еще здесь жила другая мисс Сари.

Сари подавила вопрос, просившийся на уста, и ждала молча.

— Вы платили Мейбл пятнадцать шиллингов в месяц.

— Да.

— Мне этого мало. У меня дети. Мне нужен фунт.

— Фунт я не могу вам дать.

— Баас Герт мне даст.

Сари выпрямилась.

— Прислугу нанимаю я, — холодно проговорила она.

— Простите, ради бога, — с улыбкой сказала Фиета. — Вы меня не поняли. Я совсем не то хотела сказать. Конечно, вы нанимаете. Но про меня, пожалуй, лучше сперва сказать Герту.

Сари покраснела. Глаза ее гневно блеснули.

Тень улыбки еще бродила по лицу Фиеты. «Эта девушка ничего не знает о прошлом, — подумала она. — Никто ей не рассказал».

— Я считаю… — начала Сари, но Фиета перебила ее.

— Пойдите, скажите баасу Герту, что я здесь, — сказала Фиета. — Тогда сами увидите.

Сари секунду поколебалась, потом медленно повернулась и пошла к Герту. Тут есть что-то связанное с той, другой Сари. Наверно, так. Сари твердо решила это разузнать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Произведения африканских писателей

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее