Читаем Тропою грома полностью

Она спрыгнула с седла и привязала лошадь к изгороди. На миг ей стало страшно. Она стояла, не решаясь войти. Теперь, когда она была уже тут, ей вдруг стало страшно, хотя чего — она и сама не знала. Но что-то ее удерживало. Она чувствовала себя, как ребенок, который было расхрабрился, снял с себя башмачки и чулки и теперь с замирающим сердцем стоит над быстро бегущим потоком.

Дверь домика растворилась — и маленькая, согбенная старушка, укутанная в целый десяток платков, опираясь на палку, вышла на порог.

— Кто тут? — прошамкал слабый старческий голос.

Сари подошла. Сердце у нее громко стучало.

— Кто это?

— Это Сари, бабушка.

— Кто? — Старуха приставила ладонь к уху.

— Сари!

— Не кричи, — брюзгливо сказала старуха. Ее тонкий старческий голос дрожал и срывался. — Подойди сюда. Я хочу на тебя посмотреть.

Сари подошла вплотную и вгляделась в лицо старухи: оно все было в обвисших складках желтой, пергаментной кожи. Глаза глубоко ввалились, беззубый рот подергивался. Бабушка была и в самом деле очень стара. Ей уж, наверное, перевалило за сто. Она еще помнила войны с кафрами. Никто, и даже бабушка не знала точно, сколько ей лет.

— Ближе, — жалобно проговорила старуха. — Глаза у меня плохи стали. Давно бы уж пора помереть. Не вижу я тебя.

Сари нагнулась к бабушке. Лицо старухи еще больше сморщилось, глаза сощурились.

— Не вижу. Так, тень какая-то маячит. Ты не привиденье?

— Нет, бабушка.

— Как тебя звать?

— Сари.

— Слышу-то я хорошо, — пробормотала старуха. — А вот глаза — ну прямо никуда.

Она повернулась и, опираясь на палку, побрела обратно в дом.

«Она уже забыла про меня», — подумала Сари и пошла за ней. Бабушка тяжело опустилась в кресло и уставила в пространство неподвижный взгляд. Она была такая дряхлая, усохшая, чуть живая, нипочем не скажешь, что это женщина. «Плохо быть такой старой», — подумала Сари.

— Никого нет, — плаксиво пробормотала старуха. — Бросили меня одну.

Сари оглядела маленькую комнату. Все здесь было такое же старое, как сама бабушка. В углу стоял старинный голландский сундук. Пестрое стеганое одеяло, выцветшее от времени и испещренное заплатками, покрывало столь же ветхую кровать. По спине у Сари пробежал холодок, несмотря на теплую погоду. Время тяжким грузом лежало здесь на всем. Как страшно быть такой старой и такой одинокой!

— Я хочу кофе, — брюзгливо прошамкала бабушка. — Просишь, просишь, не допросишься…

Сари прошла через комнату и открыла дверь в кухню. Старуха африканка, кропотливо чистившая над ведром картофель, подняла к ней глаза.

— Ты смотришь за старой хозяйкой? — спросила Сари. Африканка медленно кивнула, вглядываясь в лицо Сари.

— Я служила старой хозяйке, еще когда совсем маленькая была. Она меня вырастила, вынянчила. А теперь я ее нянчу.

«А вы никто и минутки не выберете заглянуть к ней», — добавили глаза африканки.

Сари увидела на столе кофейник и поставила его на огонь.

— Ты одна тут живешь?

— Я, да мой старик, да старая хозяйка. А больше никого. Так и живем одни. Старик мой уж больно ослаб. Спит целый день на солнышке.

«Трое стариков, — подумала Сари. — Одни-одинешеньки». Слезы подступили у нее к горлу. Кофе уже согрелся. Сари нашла кружку и подала ее африканке. Потом налила другую и, захватив ее с собой, вернулась в комнату. Бабушка, закрыв глаза, лежала в кресле. «Спит», — подумала Сари.

— Это ты, Ханна? — раздался вдруг дрожащий голос бабушки.

— Нет, это я, Сари.

— Сари? — удивленно пробормотала бабушка.

— Вот вам кофе, — сказала Сари и поднесла кружку к губам старухи.

Бабушка взяла кружку и оттолкнула руку Сари.

— Я и сама могу.

Сари отыскала табурет, подвинула его поближе и села напротив бабушки. Как ей начать? Может быть, старуха уже все забыла?

Бабушка подняла голову. В глазах ее появилось хитрое выражение. Она подмигнула Сари.

— Ну как, ты все еще влюблена в Сэма Дюплесси?

— Сэма Дюплесси? — Сари недоуменно подняла брови.

Бабушка хихикнула.

— Не притворяйся. Я все знаю. И Герт тоже знает.

— Какой такой Сэм Дюплесси, бабушка?

Бабушка вся затряслась от злорадного смеха. Потом вдруг перестала смеяться и нахмурилась.

— Ты позволила взять верх над тобой! — сказала она укоризненно. Она закрыла глаза и откинулась на подушку. Потом вдруг опять выпрямилась, ухватившись за ручки кресла. — Они взяли верх над тобой! Вот уж не ожидала, что ты им поддашься! Мне стыдно за тебя! Стыдно! — Она сокрушенно покачала головой. — Только приемыш мог с ними бороться, потому что он не Вильер. Я думала, ты тоже можешь. А теперь мне стыдно за тебя. Ты же не ихняя, я думала, ты с ними справишься!

Сари вдруг поняла.

— Послушайте, бабушка. Я не та Сари. Я дочь приемыша. Я другая Сари, понимаете? Другая Сари.

— Другая Сари? — Бабушка закрыла глаза и вся сморщилась от усилий понять.

— Да. Я дочь приемыша.

— А где же моя Сари? Почему она позволяет им так обращаться с ее бабушкой? Где она?

Сари встала, подошла к маленькому окну и выглянула наружу, в залитое солнцем утро. Может быть, бабушка не в своем уме? И кто такой Сэм Дюплесси? А та Сари, значит, не любила Герта.

Перейти на страницу:

Все книги серии Произведения африканских писателей

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее