Тропою испытаний. Смерть меня подождет

— Давно бы так, а то лезешь поперёк. Садись рядом. С хорошим человеком приятно посидеть, — приглашает Василий Николаевич. — Вот тебе кисет, закуривай. Бумажка есть?

— Ничего у меня нет…

— Ну и путешественник! Сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

— Внуки есть?

От неожиданности Глеб смеётся, широко раскрывая зубастый рот.

— Да ты ведь весёлый парень, чего притворяешься! — и Василий Николаевич протягивает ему сложенную узкой лентой газету.

Все стали сворачивать цигарки.

Не курил Глеб, видимо, долго. Глотает дым жадно и рассматривает нас помутневшими глазами.

Нам ничего не оставалось, как взять его с собою, независимо от того, хочет он этого или нет. Хорошо, что всё так удачно сложилось, иначе он погиб бы, не пройдя и одной трети намеченного расстояния, — развязка настала бы куда раньше: тайга безжалостна к беспомощным!

После обеда мы сразу стали готовиться в путь. Животные так и не покормились. В лесу предгрозовая духота и комариный гул. Я предложил Глебу привязать свою котомку на вьюк оленя, ещё не зная, как он будет реагировать на наше решение взять его с собою. Парень повиновался.

По молчаливому сговору он стал нашим спутником.

Трудно поверить, чтобы здравомыслящий человек мог рискнуть отправиться отсюда один, не зная пути, без продуктов. Вечером я дам распоряжение Лемешу срочно посетить подразделение Глухова и выяснить обстоятельства, при которых ушёл от него Глеб.

Было пять часов, когда караван добрался до отрогов и взял направление на Становой.

Глеб отставал, и нам часто приходилось останавливаться, дожидаться его. Какое-то удивительное равнодушие жило в этом парне.

— Ты пошевеливай ногами, всех задерживаешь, — кричит ему Василий Николаевич.

Но ему хоть бы что!

Тучи несли на могучих плечах дождь, воздух холодел. Далеко над хребтом сверкала молния.

Улукиткан с опаской поглядывал на небо, поторапливал уставших животных. — Ему непременно хотелось дотащиться до устья реки Лючи, там и место затишнее, и хороший корм для оленей. Вот караван вынырнул из высокоствольной береговой тайги, прошёл краем горы и упёрся в отрог, обрывающийся небольшой скалой у реки. Это и было устье Лючи.

Старик соскочил с оленя, стал что-то рассматривать под ногами. Мы подошли к нему.

— Два-три дня назад тут люди ходи с оленями.

— Это наш отряд… Мы тут ночевали на острове… — пояснил Глеб.

Поскольку нам всё ещё оставались неизвестными обстоятельства, заставившие Глеба сбежать из подразделения, я попросил Улукиткана проехать верхом следом Глухова и узнать, действительно ли он ушёл вверх по Лючи. А сами мы с караваном остановились на берегу реки, как раз против устья, где она сливается с широким шумным потоком Зеи.

Междуречье у слияния рассекается рукавами этих рек на несколько островов, заросших вековою тайгой, с высокими наносными берегами. Посоветовавшись, мы решили перебрести Лючи и на одном из островов приютиться на ночь. В этом была своя прелесть: на острове всегда меньше гнуса и больше прохлады, да и сон здоровее. О большем мы и не мечтали.

Чёрная туча прикрыла солнце. Низовой ветер взрыл Зею, наделал беляков, бросая на остров холодную речную пыль, гнул податливый тальник и трепал зубчатые вершины старых лиственниц.

На острове мы наткнулись на стоянку Глухова, с небольшим балаганом из коры, под которым у него до этого хранился груз. Быстро развьючили оленей и стали ставить палатки. Работы хватало всем. С гор уже спускалась мутная завеса непогоды.

— Ты что же, Глеб, под балаган залез, уже разулся! Бери топор, руби колышки и помоги Трофиму палатку натянуть, да поторопись, видишь небо-то…

— Скоро собаки блох ловят, — огрызнулся Глеб, но топор взял и пошёл к тальнику, нехотя переставляя босые ноги.

— Молодой, а лентяй. Для себя сделать не хочет, — бросил ему вслед Трофим.

Когда палатки (без помощи Глеба) были поставлены и груз накрыт брезентом, из-за реки донёсся крик. Мы выскочили на берег. Это Улукиткан. Он кричал, угрожающе махал нам палкой и гнал рысью оленя, усердно подбадривая его ногами. «Неужели он что-то страшное обнаружил на следу Глухова?» — мелькнула у меня мысль. Я взглянул на Глеба, но лицо его выражало полное спокойствие.

Старик с ходу перемахнул реку и, не слезая с оленя, стал что-то доказывать Николаю на своём языке тыкая палкой в небо.

— Вы какой люди, слепой совсем, смотри, дождь в горах, вода большой придёт, зачем остров остановился, пропадай хочешь? Разве другой места нет? — кричал старик, тараща на меня гневные глаза.

— Да что ты, Улукиткан, этот остров стоит сотни лет, посмотри, какие толстые лиственницы выросли на нём? Неужели ты думаешь, вода так высоко может подняться?

— Человеку дана голова, думай надо, что, почему. Ты смотри хорошо, эта протока новый, теперь вода большой придёт, остров будет драть! Надо скорей назад ходи… Когда старик раздражался, он выговаривал русские слова с трудом, терял окончания, но мы понимали его. Николай с Трофимом бросились собирать оленей, мы свернули палатки и, побросав на спины животных груз, бежали с острова на материк.

— А ты, Глеб, почему не обуваешься? Вставай, надо уходить, — предложил я ему.