Тропою испытаний. Смерть меня подождет

«Какая изумительная наблюдательность!» — подумал я, все еще с любопытством рассматривая стариков.

— Куда спрятался Улукиткан? Однако, гостей не хочет встречать? — спросил низенький, окинув коротким взглядом лагерь.

— Все наши проводники пошли стадо посмотреть, — пояснил я. — Они должны были уже вернуться, но, видимо, задержатся. Волки появились. Слышали, полчаса тому назад внизу выли?

Старики таинственно переглянулись, но и тени тревоги не отразилось на их лицах.

— Волки худо, — сказал маленький, сочувственно качая головой. — Однако, Улукиткан должен догадаться, что гости приехали, и прийти.

— Он видел, когда вы ехали? — спросил я.

— Нет.

— А как же он узнает?

— Если старик не оглох — без глаз догадается, что мы приехали.

— Не понимаю. Как можно, не видя, догадаться? Может быть, он знал, что вы где-то близко кочуете с оленями и непременно придете проведать?

— Нет, Улукиткан не знал, иначе приехал бы сам первым к нам. Не так много стариков осталось в тайге, чтобы не заехать, — сказал опять маленький, и его дочерна обветренное лицо подернулось легкой грустью. Подсунув в огонь головешку, он продолжал: — Проживи и ты тут столько, сколько он, тоже догадался бы, что гости приехали. Мать дает жизнь, а годы — опыт.

Василий Николаевич расшевелил костер, повесил чайник и стал готовить ужин приезжим. Я же, не в силах сдержать любопытства, решил разыскать Улукиткана, чтобы, прежде чем старик придет в лагерь, узнать, догадался ли он действительно о приезде давнишних приятелей. У меня не было оснований не верить этому низенькому, очень разговорчивому гостю, и в то Же время такая догадка казалась невероятной.

В лесу было просторно, глухо. На вершинах гор давно померкли поздние следы заката. Похолодевшую землю прикрыла молчаливая ночь. Иду почти на ощупь. С трудом различаю валежник, пни.

Но вот из глубины старой, замшелой тайги доносится протяжный гул, какой часто приходится слышать ночью в лесу среди глубокой тишины.

И мне вдруг почудилось, будто тайга, подслушав наш разговор со стариками, вспоминает о чем-то давно минувшем. Я останавливаюсь, гул обрывается. До слуха доносится шорох, а затем и шаги. Иду на звук.

— Однако, ты за мною идешь? — встретил меня Улукиткан.

— Да. Слышал, волки внизу выли? — сказал я, пытаясь отвлечь старика от истинной причины моего появления.

Старик добродушно рассмеялся, как смеются взрослые над наивной шуткой детей, и мне вдруг стало неловко, хоть я и не понял, над чем он смеется.

— Лучше скажи, что налим на тебя лаял, скорее поверю, — произнес он, успокоившись.

— Да ты что, Улукиткан, почему сомневаешься? Ей-богу, сам слышал, и не один выл, а стая.

Лицо старика вдруг стало серьезным. Он укоризненно покачал головой.

— Давно тайга ходишь, а не знаешь, что это время в лесу волки не воют.

— Но ведь не я один, все слышали, почему же ты не веришь?

— Пошто не верю? Сам тоже слышал, только это не волки выли, а человек. Разве на стоянку никто не приходил?

— Приехали двое стариков.

— Э-э, значит, правда моя! — воскликнул обрадованный Улукиткан. — Это старый Осикта[43] приехал. Он шибко мастер выть, хотел меня обмануть, да напрасно — его песню я хорошо знаю, не забыл. Другой люди так петь не могут.

— А какой он из себя, ты помнишь? — спросил я, испытывая старика.

— Маленький, как мышь, узенький, нос острый, что шило, везде лезет, язык на месте долго не лежит.

Это было подмечено так точно, что мне больше ничего не оставалось, как подивиться всему тому, чему я был свидетелем в этот вечер, и покорно следовать за стариком, думая о его огромном житейском опыте. Эти старики научились постигать природу вещей, событий, и в этом их величайшая мудрость. Прожив всю свою жизнь в суровой тайге, как никто другой, они знают, что на земле все существует во взаимной связи и что природа открывает свои тайны лишь тем, кто понимает ее. А понимать — это значит уметь бороться с нею.

— Кого другого притащил Осикта? — спросил Улукиткан.

— Старика. Он тоже пастух Ироканского колхоза.

— Однако, Тешка. Толстый, что старый пень, и смирный, как заезженный олень?

— Его имени я не знаю, но, видимо, он. Очень молчаливый старик. Они убили раненного тобою сохатого, по пуле догадались, что ты здесь, приехали проведать и привезли мясо за пулю.

— Хорошо, что старики не забывают наших обычаев, не все раньше было худо, — ответил Улукиткан, но не спросил, как они нашли нас.

Видимо, это ему было так же ясно, как и то, что за ночью последует день.

Улукиткан шагает впереди, ощупывает посохом проход меж стволов сонливых лиственниц. Над тайгой распласталась грозная туча. Темень, черная и холодная, сгустилась в кустах. Где-то позади, у подножия сопки, надоедливо гудит козодой.

Но вот сквозь тьму блеснул луч света, показались палатки, залаяли собаки. Пахнуло распаренным медвежьим мясом.