Тропою снов

И внезапно меня окатывает волной дикой ярости. Да что же это такое, достали, совсем уже жизни никакой нету! Только начнешь что-нибудь вспоминать, вспоминать по-настоящему, так они уже тут как тут. "Таня да Таня!" На-до-е-ло!

Женщина не успевает отдернуть руку. Я перехватываю кисть и выворачиваю, — безжалостно. Откуда взялось это стремительное движение, от которого непрофессионалу нет спасения? И удовольствие от чужой боли — откуда?..

— Отстаньте от меня! Не мешайте мне! — все-таки не выдерживаю и срываюсь на крик:- Отстаньте от меня, вы все, оставьте меня в покое!!!

Как же, так они меня и послушали! Навалились толпой и…

… и мир, тот мир, который они тут считают единственно верной реальностью, размылся в седом тумане безвременья…

Многоликая пестрая толпа, карнавальное веселье. Какой-то праздник в большом, незнакомом городе. А я одна, совсем одна, и слезы ручьем — потерялась. Ни мамы, ни папы… а люди кругом незнакомые…

Огромные дорей-воины, страшные великаны, тащат меня куда-то… я ору, брыкаюсь изо всех сил… Они решили меня убить! Убить и бросить в темный подвал. Не хочу-у-у!

… Странный светлый человек в длинной белой одежде. Перед ним расступаются с глубоким почтением, видно, не последний он в этом ужасном городе. Смотрит на меня, и мои слезы мгновенно заканчиваются, сама не понимаю почему. У него добрые глаза, добрая улыбка, и весь он словно соткан из сверкающего Света… он меня не обидит, я знаю. Он вдруг протянул руки, взял меня, стал гладить по голове, утешая. А я цепляюсь за него и вновь реву, но уже от радости: вот теперь-то все пойдет хорошо, все будет как надо, — этот человек непременно найдет моих родителей, просто не может быть, чтобы он их не нашел…

— Вот вам моя находка, — сказал он родителям, — берегите ее.

А мне протянул руку, и на его ладони прямо из воздуха, из ливня чистого Света соткался вдруг цветок зеркального колокольчика…

Лежу на своей кровати. Слезы по щекам, без толку унимать. Пережитое во сне не спешит отпускать, мучит болью. Кусочек драгоценной памяти, маленький кусочек рассыпавшейся мозаики, не самый важный из всех… Но я рада, что хоть что-то сумела вспомнить!

Белокаменный город и аль-нданн, подаривший мне колокольчик. Конечно же, он был нданном. Кто еще смог бы найти моих родителей? Я же совсем соплюхой была, даже собственного имени толком еще не знала. А он вернул меня домой.

Я помнила живое тепло его рук так ясно, словно он побывал здесь во плоти.

Некому нынче брать меня за руку и вести домой. В этот раз я потерялась, окончательно, навсегда. Никто меня не найдет. Никогда.

И как же больно осознавать это страшное "никогда"!

Татьяна Копылова… Поступила в… году… признаки амнезии и навязчивого бреда… Социально опасна: владеет навыками восточных единоборств… Направлена в Центр Психологической Реабилитации под строгое наблюдение специалистов по рекомендации…

Вот он, этот Центр, виден из окна как на ладони. Трех-четырехэтажные здания, утопающие в густом осеннем тумане. Психушка, одним словом…

Чужой мир. Чужой. Чей-то бредовый сон. Где Тропа, что уведет меня отсюда?

— Нехорошо читать чужие файлы, Танечка.

Анна Альбертовна, мой врач. Как она сумела так тихо дверь открыть? Меня к ней привели, но тут кто-то заглянул в кабинет, позвал ее в коридор, она и вышла. Мне сказала смирно сидеть. А я что, я и сидела. Я же не виновата, что доска у нее на столе светится! И на ней черными буквами по белому полю все про меня написано. Мне даже вставать было незачем, видно было хорошо, а на зрение я никогда не жаловалась.

Вот и не удержалась. Много интересного о себе узнала, между прочим.

— То, что там про меня написано — правда? — спрашиваю. — Что я это… Социально опасная.

— Танечка, — мило улыбается Анна Альбертовна, улыбаться она умеет. — Мы сейчас это обсуждать не будем. Хорошо?

— А я знать хочу, — упрямо заявляю я. — Правду там написали или вранье.

— Узнаешь, — мягко говорит Анна Альбертовна, — со временем, ты непременно все узнаешь, Таня. Я тебе обещаю.

— А что мать от меня отказалась, — правда?

— Ты и это успела прочитать?

— Да нет у меня матери в этом мире! — говорю с досадой. — Была б, так не бросила бы. Матери с такой легкостью детей не бросают!

— Расскажи лучше о своих снах, Таня. О том мире, который тебе снится.

О снах ей… Можно подумать, я их помню. Так я и сказала. Сны в последнее время совсем меня замучили. Яркие, эмоциональные. Но помнить их не могу почему-то. Так — отрывки, урывки…

Про аль-нданна и его подарок я промолчала. Не хотелось мне рассказывать. Это личное. Это только мое, это я и там только при себе держала…

— А ты попробуй нарисовать свои сны, Танечка. Хотя бы один. Вот утром просыпаешься и сразу же рисуешь… Потом мне покажешь.

Смотрю на нее. Хорошая идея! Надо попробовать… Анна Альбертовна не такая, как все они, безликие в своих белых халатах. С ней мне почему-то легко. Ее нетрудно помнить. И я всегда ее слушаюсь. Ну, или почти всегда…

— Тебе принесут бумагу и карандаш. Только ты не забудь, пожалуйста. Сразу как проснешься, так и рисуй. Не забудешь?

— Не забуду, — говорю.