Читаем Тропы хоженые и нехоженые. Растет мята под окном полностью

Почти у каждого двора стояла лавочка, где большая, где поменьше, но каждая в том месте, которое было наиболее красивым и уютным для этого двора: у палисадника, под липой или тополем, сливой или вишней. И редко которая была в это время не занята. И почти нигде не сидело по трое или четверо, не разговаривали громко, не смеялись, не пели. Тулились по двое, и не слышно было ни их говора, ни голосов.

Подходя к такой скамеечке, Высоцкий невольно прибавлял шаг и старался не смотреть на тех, кто там сидел, чтоб чем-нибудь не смутить, не помешать. Была б другая тропинка, обошел бы их.

Сады и палисадники только начинали зеленеть. Возле заборов, где рос вишенник, еще белели на земле недавно опавшие лепестки. Иногда выплывал на улицу и щекотал обоняние тонкий аромат цветущих яблонь. Все это немного отвлекло от прежних воспоминаний, сглаживало впечатление от недавней встречи.

Впереди, на другой стороне улицы, — прославленный на всю околицу тополь. Знаменит он тем, что растет почти лежа и создает над улицей зеленую арку. Старый этот тополь, многолетний. Еще подростком Леонид несколько раз лазал на него, да не только лазал, ходил и бегал по стволу. В этом был тогда главный фортель, чтоб пройти по стволу голубовского тополя и не упасть.

А потом, во времена его ранней юности, тут иногда устраивались вечеринки. Хромой сапожник Афонька, бывало, так растягивал свою гармонь, что если ветер дул оттуда, то залихватская полька слышна была и в Арабинке. Тут расстояние меньше километра — все Лёнины сверстники бежали туда.

В перерывах между танцами самая младшая дочь голубовского попа пела песни. И обязательно одна. Когда начинали помогать другие, она замолкала. Голос у нее был сильный, но не очень приятный.

— «Накину плащги-тарой под полою…» — заводила она, и все слушали.

— Плащ с гитарой, — поправлял Леонид, улучив удобный момент.

Но поповна не обращала на это никакого внимания — она была на несколько лет старше его и считала, что знает больше.

Теперь Высоцкий остановился около этого тополя, чтоб посмотреть, полюбоваться им, а заодно и прикинуть — насколько это можно в сумерках, — что тут изменилось, переиначилось. И только в этот момент заметил, что возле самого палисадника под тополем есть маленькая лавочка и на ней тоже кто-то сидит. Вознамерился сразу ускорить шаг, но с лавки стремительно встала девушка, подошла к нему.

— Леонид Александрович? — удивленно и несколько растерянно спросила она. — Как вы сюда попали?.. Куда идете?

— Да вот… иду домой, — тоже чувствуя неловкость, ответил Высоцкий. — Сидел в тресте… Стемнело…

— Решили нашу улицу посмотреть? Красиво тут весной. Правда?

— Очень. Вот иду и любуюсь. Тополь этот увидел…

— А теперь вам до конца и там напрямик лугом.

— Да. Так ближе.

— Я вас провожу.

Высоцкий посмотрел на скамейку и заметил, что парень, до этого сидевший рядом с Евой, встал и, видно, не знал, что ему делать: оставаться на месте, идти вслед или направиться домой?

— Подожди тут, Вилен, — сказала ему девушка и пошла рядом с Высоцким.

Леонид Александрович уступил ей тропинку, но она шла по траве, а тропинка, как тихий ручей, плыла меж ними.

— Может, нехорошо, что вы его покинули? — спросил Высоцкий. — Обидится.

— Да нет, — уверенно сказала Ева. — Что ему? — И тут же добавила: — Моложе меня, так нечего обижаться.

— Вы тоже молоды, — с дружеской уважительностью сказал Высоцкий. — Как раз ему и пара.

— Ого! Нет. Я уже старая. Скоро четвертая часть века минет.

— Какого? Женского?

— Нет, обыкновенного.

— Непохоже что-то.

Высоцкий будто шутил, делал вид, что все это мало его интересует, и в то же время едва находил силу скрыть те неожиданные чувства, которые начинали овладевать им.

— А парень, что там остался, кто такой? — как-то торопливо и, может, несколько неуместно спросил он. Спохватился и извинился за нескромность.

— А это Перепечка, — просто и открыто ответила Ева. — Из Голубовки, живет со мной по соседству.

Она прошла с Высоцким в самый конец улицы, за церковь, а там — и до мостика, перекинутого через канаву, выкопанную для подсушки луга. Теперь этот мостик развалился, поэтому по улице редко кто проезжал; меньше было ранней весной и в позднюю осень грязи, а летом пыли. Может, поэтому голубовцы и не чинили мостика, чтоб жить спокойнее и уютней. Дорог здесь хватало всюду, однако добрая половина самосвалов и тягачей шла раньше улицей, так как сюда на полкилометра ближе к стройкам.

Может быть, вопреки молодежной традиции в этой деревне, Ева не остановилась возле мостка, а пошла дальше.

— Я вам покажу, как тут перебраться, — сказала она Высоцкому, словно желая оправдать свое намерение пройти еще. — Тут всего две сплошные половицы, но у меня есть опыт, каждый день здесь хожу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Провинциал
Провинциал

Проза Владимира Кочетова интересна и поучительна тем, что запечатлела процесс становления сегодняшнего юношества. В ней — первые уроки столкновения с миром, с человеческой добротой и ранней самостоятельностью (рассказ «Надежда Степановна»), с любовью (рассказ «Лилии над головой»), сложностью и драматизмом жизни (повесть «Как у Дунюшки на три думушки…», рассказ «Ночная охота»). Главный герой повести «Провинциал» — 13-летний Ваня Темин, страстно влюбленный в Москву, переживает драматические события в семье и выходит из них морально окрепшим. В повести «Как у Дунюшки на три думушки…» (премия журнала «Юность» за 1974 год) Митя Косолапов, студент третьего курса филфака, во время фольклорной экспедиции на берегах Терека, защищая честь своих сокурсниц, сталкивается с пьяным хулиганом. Последующий поворот событий заставляет его многое переосмыслить в жизни.

Владимир Павлович Кочетов

Советская классическая проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза
Жестокий век
Жестокий век

Библиотека проекта «История Российского Государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Исторический роман «Жестокий век» – это красочное полотно жизни монголов в конце ХII – начале XIII века. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная вольная жизнь, где неразлучны смертельная опасность и удача… Войско гениального полководца и чудовища Чингисхана, подобно огнедышащей вулканической лаве, сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Желание Чингисхана, вершителя этого жесточайшего абсурда, стать единственным правителем Вселенной, толкало его к новым и новым кровавым завоевательным походам…

Исай Калистратович Калашников

Историческая проза / Советская классическая проза / Проза