Тропы, которые я выбрала. Повести

Он стягивает меня за руки со второго этажа кровати — я спрыгиваю, доверяясь. Он держит меня под локоть и тянет куда-то.

— Да ну погоди ты, щас я обувь надену.

— Ага.

— Ага. Всё, пошли.

Мы сбегаем с четвертого этажа, выходим на улицу, где птицы и тишина, светло. Идём по знакомому мне маршруту — так я хожу в школу, когда хожу.

— Ты что? Хочешь меня сдать, что я не болею? Или чего?

— Так ты веришь мне или нет?

— Да верю, верю. Ладно. Сдавай.

Мы огибаем главный корпус и идём в сторону младшей школы. Я никогда не была в этом здании, мы переехали после моего четвёртого класса. Перед входом ветвятся берёзы.

Он открывает передо мной дверь, как джентльмен. Смотрит и наклоняет голову.

Я вхожу. Кругом слишком темно, хотя, если прислушаться, можно услышать, что по классам сидят дети и им что-то пишут мелом на доске — он противно скрипит. И из столовой разносится не вполне уверенно, но ощутимо, запах рыбных котлет с винегретом.

— Давай так?

Он берёт меня за руку, переплетая пальцы. Мы идём по узкому тёмному коридору. Наступаем на лестницу — куда-то в подвальное помещение. Перед нами вырастает дверь и Егор её открывает.

— Девушка, а вы долго так стоять будете? Можно быстрее? Нам руки помыть надо тоже.

Я отхожу от раковины.

— Распустилась молодёжь вообще. Слов нет.

Ладно. Ладно. Мне просто стоит толкнуть дверь, выйти из пространства стен и лестница, оказаться снова на улице — и вот, снова они, два хиппана, как два ангела смерти. Почему-то не ушли.

— О, здарова, мамочка! Заждались тебя, так и сеанс пропустим. Пошли?

— Я знаю, что здесь на метро надо.

— Мы за пешие прогулки.

— Ради чего?

Этот вопрос остаётся без ответа.

— Слушай, а тебе сколько лет-то? А то так спокойно коньяк покупаешь. Или ты умеешь документы подделывать?

— Ребята, вы какого кино насмотрелись? Фейковые айди, вот это все? Вы о чем?

— Ну, а че. Вот у нас. Есть такой чувачок.

— Чувачок.

— А ты не передразнивай.

— Ой. Извините, ребята.

— Ну так вот. Он всегда что-то спиртное приносит. Портвейн там. Винишко.

— Ага.

— И ему ещё даже шестнадцати нет.

— Ага.

— И сигареты вот от него у нас тоже. Мы тебе аж две стрельнули, кстати. Должна нам, считай. Нам-то так просто их не достать.

— А вы у своего чувачка спросите.

— Не, он только по алкоголю.

— А вы знаете. А у вашего чувачка старшего брата нет?

Казалось, призадумались.

— Ой, ладно.

— Ребята, а вы Тарковского уже смотрели?

— Не, но говорят норм тема.

— Улёт.

— Крышеснос.

— Полный расколбас.

— Тусня.

— Ладно, остановим поток кринжатины. Чего там по Тарковскому-то?

— Ну вот у нее сестра в творческом вузе, она говорит, что типа если она тоже хочет, то надо Тарковского смотреть хотя бы. Для начала.

— А что показывать будут?

— Андрей Рублевский.

— То есть Рублев.

— Ну да.

— Боюсь, это не то, что она имела в виду. Ну ладно. Поспать пойдёт.

— А что смотреть стоит?

— Да вы знаете, ребята. Тарковский — это попса.

— Да ну прям уж.

— Да вот прям так. Но ничего в этом плохого нет.

Боже мой, посмотрел бы ты теперь на меня. И ты тоже — посмотрела бы. Собрались тут.

— Здравствуйте, Оксана Александровна.

— Егорка, привет, золотой. Ты как знал, вовремя зашёл — хитрец. Я тебе там отложила как раз. Из личных запасов.

— Спасибо, Оксана Александровна. Так всю вашу личную коллекцию, смотрите, разворую.

Он делает ударение на последнее слово и косится на меня. Я закатываю глаза — я понимаю, что происходит.

— Да скажешь уж тоже. Там коллекция-то — с гулькин нос. Ну, уж что нажили. Ты читай, тебе-то оно, молодому мозгу, полезно будет. Это я уж ничего не соображаю.

— Да ну, не наговаривайте на себя.

— Да уж ладно, хватит тоже зубы мне заговаривать. Ты это лучше скажи, что за попутчица с тобой пришла, красавица такая.

— Это невеста моя.

— Невеста? Ничего себе удумал. Ну, молодец. Ты парень хороший. Тебе надо сразу, — она смотрит на меня, — сразу своё хватать и не отпускать. И тогда всё у тебя ладно будет, коли ради кого жить будет. Ладно, проходите, детишки. Я нам сейчас кофеёк растворимый принесу. С конфетами.

Она уходит, Егор поворачивается ко мне, я держу его за руку — всё так же, как было. Я улыбаюсь сильно, чуть-чуть виновато.

— Поняла. Не воруешь.

— Ага.

Он улыбается тоже.

— Ага.

— Давайте-давайте, кофе пейте. Это, знаете, как в Париже. Француженки, они же почему такие все утонченные, такие… сама грация? Они завтракают в полдень. И только кофе. Я когда была в Париже, сначала на стенку лезла. А уж потом привыкла. Там когда привыкаешь — уже паришь над землёй как будто. Вот. Ну, пойдёмте. Я вам свои монеты покажу. Только тихо. А то ещё дети позарятся на богатство. А я тут как Кощей над ним чахну одна — редко кто заходит. Вот Егорка разве что.

Она смеётся.

— А по мне так вообще весь советский кинематограф — говно.

Это говорит вторая, которая почти всегда молчала.

— Ага, лучше то, что щас. Сарик Адреасян, например. Петров опять же.

— Ха-ха. Очень смешно.

Я решаю не врываться в дискуссию и начинаю, как водится, наблюдать.