Тропы «Уральского следопыта»

Легендарная личность Ермака всегда привлекала внимание читателей. Литература о нем — специальная и художественная — насчитывает тысячи названий. И все же многое о судьбе Ермака, в истории его похода до сих пор остается неясным, не раскрытым до конца. В частности, справедливо указывается на разноречивые свидетельства историков о гибели Ермака. Где именно он погиб — в Иртыше, Тобольске, Вагае? При каких обстоятельствах? Где похоронен, какова судьба его знаменитых панцирей?

Тюменский журналист Б. Галязимов в предлагаемом очерке сделал попытку сопоставить эти разноречивые мнения.

(От редакции «Уральского следопыта»)

До рамазана, девятого месяца по лунному календарю, оставалось три неполных недели. Правоверные готовились к мучительному посту, во время которого предстояло есть и пить лишь по ночам.

Но пока рамазан не наступил, можно было как следует отвести душу. И наверное, поэтому по кривым улочкам Епанчинских юрт плыли острые запахи баранины и кизячного дыма. Женщины варили мясо в медных котлах прямо под открытым небом, возле подслеповатых мазанок. Запах варева доносился даже до реки, и Яниш, ловивший стерлядь на цепкие крючья, уже подумывал, не смотать ли снасти да не отправиться ли домой.

Стоял солнечный безветренный день. Иртыш спокойно нес свои воды куда-то на север, в страну Вечной тьмы. Неподалеку копытили сочный выгон и ржали нагульные кобылицы.

Неожиданно в нескольких шагах от Яниша всплеснула вода. Юноша настороженно скосил глаза туда, где полоскал свои гибкие ветви тальник. Показалось Янишу, будто по реке что-то плывет. Яниш поднялся, огляделся по сторонам и, осторожно переставляя ноги, обутые в мягкие ичиги, дошел до куста.

Вода баюкала человека. По доспехам и сапогам с железными набивками Яниш сразу узнал русского. Яниш сходил за веревкой, заученным движением рук ловко накинул петлю на ноги утопленника и, увязая в илистом дне, с трудом выволок тело на берег.

Воин был без шлема, с кудрявых волос сбегала вода. Искрящиеся капли ее путались в черной густой бороде. На русском были тяжелые панцири с медной оправой. На груди сверкал, переливался огромный золотой орел, а на поясе висела дорогая сабля в тяжелых ножнах.

Яниш бросился к юртам.

— Урус! Урус! — кричал он, пугая встречных, на пути к жилищу своего дяди князя Бегиша.

Вскоре все татары — и стар и мал — двинулись за Янишем к берегу Иртыша. Долго и внимательно рассматривали русского. Наконец мурза Кайдаул выдохнул:

— Это он, Ермак…

И сразу берег Иртыша огласился радостными криками.

Обо всем этом в 1650 году калмыцкий тайша Аблай рассказал тобольскому сотнику Ульяну Ремезову. Тайше можно было поверить. Он знал немало такого, что татары держали в строжайшей тайне.

ЛОВУШКА

Около двух лет Кучум, бывший царь лоскутного Сибирского Юрта, скитался но бескрайним ковыльным степям, вяз в коварных прииртышских болотах, тонул в ледяных водах рек. Колесо его судьбы крутилось в одном направлении.

По ночам последняя опора хана, его верные ордынцы, накидывали на морды лошадей мешки с ячменем и хоронились то в непролазных чащобах, а то на забытых самим аллахом островах.

Беспокойными, наполненными страхом были эти ночи для Кучума. В любой тени виделся ему «урус», любой трухлявый пень принимал он за врага — гяура.

Былая столица хана находилась совсем рядом. Днями, когда ветер дул со стороны древнего Искера, до чуткого уха Кучума долетел звон металла. Видать, неверные ковали оружие. А иногда приносил с собой ветер грохот арб, лошадиное ржание и невнятные голоса дружинников Ермака. Те, как казалось Кучуму, все еще пировали победу.

Лютая злоба острым ножом сидела в сердце Кучума. Русский атаман отнял у хана все, чем он был богат: вороха мягкой рухляди, множество золота и серебра — все, что осталось в Кашлыке, попало в руки гяуров. Сейчас не ему, хану, а безвестному пришельцу из-за Югорских гор кланяются в пояс купцы больших и малых стран, раскинувшихся там, где всходит вечное солнце. Не ему, а русскому атаману, приносят дань остяцкие да вогульские князьки.

Подумать только! Еще недавно все они заверяли хана, что узы их вечны, как вечен аллах. И вот после первого же поражения поджали хвосты и бросились лизать руки Ермаку. Лазутчики доносили Кучуму, что остяки клялись русскому атаману в любви и вечной преданности у медвежьей головы, а вогулы — у рассеченной надвое собаки.