Тропы вечных тем: проза поэта

А главный психиатр Лигостаев задумался. Необычный случай лейтенанта Румянцева его, рационалиста, поставил в тупик. В истории тонкой психиатрии подобного случая, пожалуй, не было. Надо проверить. Его профессиональные мысли прервал телефонный звонок. Звонила его молодая жена, третья по счёту.

— Додик, твоя Мусенька скучает. Ты обещал приехать домой пораньше.

Пожилой профессор очень дорожил расположением своей молодой жены и ни в чём не отказывал, но тут упёрся.

— Мусенька, не могу. Интересный случай. Я должен над ним подумать.

— Ты должен думать только обо мне, старый хрыч! — И молодая жена бросила трубку.

«Придётся приехать пораньше», — решил профессор, перебирая бумаги на столе. Листки с чёртиками смял и швырнул в корзину. Поднялся и стал обходить больных. Мысли профессора заняла обыденка, и дело лейтенанта Румянцева было отодвинуто на завтра.

Профессор приехал домой. Дверь открылась на его шаги. Молодая жена в распахнутом халатике защебетала:

— Додик, я тебя заждалась и перегорела от любопытства. Даже пожелтела лицом. Рассказывай свой интересный случай. Он не очень страшный?

— Страшнее не бывает. Но во-первых, я голоден.

— Это ничего. Пойдём на кухню. Можешь есть и рассказывать.

— Во-вторых, я хочу заглянуть в старые книги, чтобы кое-что выяснить.

— Это потом, — потащила его на кухню и усадила за готовый стол. — Ешь, гляди на меня и рассказывай.

Он ел, глядел на неё и рассказывал. По ходу рассказа она несколько раз вскакивала от восторга и ужаса.

— Случай необъясним, — закончил свой рассказ профессор, — честно говоря, я не знаю, как мне лечить этого лейтенанта.

— Любовь и смерть! — восторженно шептала Мусенька. — Небесное и земное слились в одном выстреле!

— К сожалению, небесное не по моей части, Мусенька.

— Сухой рационалист! — строго проговорила Мусенька. — Что скажут твои старые книги?

— Сейчас узнаю, — ответил профессор и стал рыться в книжном шкафу.

Через полчаса раздался его голос:

— Нашёл! Вот, читай, — он раскрыл перед ней старую толстую книгу. Мусенька поглядела на жёлтые страницы и уклонилась.

— Додик, перескажи своими словами.

Профессор пересказал забытый случай забытого царского подполковника Коптева и ещё кое-что.

— Фи! — сказала Мусенька. — Выполнение любого желания при умственном расстройстве! Этот случай описал такой же рационалист, как и ты. Провалы в памяти, утрата высокого абстрактного мышления, слабость понятийного обобщения — всё так. Но куда вы денете любовь? Лейтенант утратил логику и слепо исполнил желание жены. Но зачем сердцу логика? Нет, что ни говори, а любовь и смерть всегда были не разлей вода. А умереть от руки любимого — это счастливое желание.

Профессор только развёл руками. А Мусенька вдруг задумалась.

— Бог мой! А почему лейтенант не застрелился? Он должен был застрелиться. Ему нельзя жить одному. Один он будет страдать всю жизнь. Странно, странно.

— После выстрела он сошёл с ума, Мусенька, — подсказал профессор.

— Умница ты моя! — воскликнула Мусенька.

— Давай спать, — сказал профессор.

Когда легли, Мусенька долго не могла заснуть. Ей мерещился невидимый лейтенант с пистолетом в руке.

— Додик! — толкнула она мужа в бок.

— Что, Мусенька? — сонно проворчал муж.

— Он сбежит.

— Кто сбежит? Лейтенант? Что ты, Мусенька. Это невозможно. У нас зверская охрана.

— Он непременно сбежит.

— Спи, Мусенька.

Профессор заснул. Мусенька задремала. Ей снился лейтенант.

Время давно перевалило за полночь, и лейтенант решил действовать. За дверью сорок девятой бдили два охранника. Чтобы не заснуть, они играли в карты. Николай извлёк из трусов свёрнутую трубочкой сторублёвку, разгладил её и подал голос через дверь:

— Ребята, я голоден. Дайте хлеба.

— Хрен тебе, а не хлеба, — грубо и лениво отвечали ему.

— Тогда дайте водки.

За дверью хохотнули.

— Водка деньгу любит.

— У меня есть стольник.

За дверью выросло раздумчивое молчание. Потом встал голос:

— Покажи под дверь.

Николай подсунул под дверь сторублёвую бумажку так, чтобы концом была видна снаружи. Конец с означенной стоимостью был увиден, и охранники стали переговариваться.

— Он свою бабу замочил, надо уважить.

— А может, ему не водка нужна, а свобода.

— Век ему свободы не видать. За это его надо уважить. Тряхни ребят на вахте, у них всегда стоит заначка.

Один охранник остался на месте, а другой потопал вниз на вахту. Возвратился с бутылкой и сказал через дверь:

— Эй, чок! Мы приоткроем дверь, а ты давай руку со стольником. Стольник возьмём, водка твоя. Учти, мы начеку.

Щёлкнул ключ, и дверь слегка подалась. Снаружи её крепко придерживали. В образовавшуюся щель Николай просунул руку со сторублёвкой. Её взяли и вложили в руку бутылку. Николай втянул руку с бутылкой в камеру, щель закрылась, и ключ щёлкнул. Николай походил по камере и снова подал голос:

— Ребята, всухую не могу. Дайте хоть хлеба.

— Ну вот, — проворчали за дверью, — ему ещё и закусь подавай.

Один голос сказал другому:

— У тебя есть что-нибудь?

— Только жвачка, — ответил другой. — Эй, чок! Жвачку примешь?