Тропы вечных тем: проза поэта

— Убери бутылку! — прошипел подполковник, проходя вовнутрь дома. Врач и сержанты последовали за ним. Подполковник обозрел обстановку и нахмурился. Врач приступил к своим обязанностям. Он первым делом смахнул лепестки на пол и обнажил зловещее пятно слева на женской сорочке. Осмотрел тело и доложил:

— Мгновенная смерть. Выстрел был на поражение.

Подполковник нахмурился ещё мрачней и стал выяснять обстоятельства у лейтенанта Болдырева:

— Ревность? Семейный скандал?

— Ни то и ни другое, товарищ подполковник. Я с ним разговаривал, и он говорит, что убил Машу по её собственному желанию.

— Что за чертовщина! Они ведь жили мирно, как у Христа за пазухой. Поди, женский бзык. Баба смерти захотела от счастья, но он-то о чём думал, мужик!

— Психологическая нелепость, товарищ подполковник.

— Пустые слова, — сказал подполковник, — должна быть настоящая причина.

— Выходит так, что никакой причины нет, товарищ подполковник.

Подполковник внимательно поглядел на лейтенанта Румянцева. Тот с безучастным видом сидел на постели и никого не замечал.

— Он в шоке?

— Так точно, в шоке, — ответил лейтенант Болдырев.

— Он вооружён?

— Его пистолет у меня, — ответил лейтенант Болдырев.

— Хорошо сделал, но дурак. Теперь на его пистолете отпечатки твоих пальцев. Твоих, а не его. Вот задачка для следствия… если оно будет.

Подполковник мрачно взглянул на лейтенанта Болдырева. Тот побледнел, однако заявил:

— Но у меня есть свидетель, Мишка-дергунец. Когда раздался выстрел, мы с ним сидели в машине.

— Умник! — сказал подполковник. — Да эти крючкотворы придумают второй выстрел или что-нибудь похлеще. Они за это деньги получают.

Лейтенант Болдырев снова побледнел. А подполковник указал на пулевое отверстие в стене под потолком.

— Это что?

— Это прошлогоднее. Он по пьянке стрелял в муху.

— То-то, — сказал подполковник и крепко задумался.

Его мысли прервал отчаянный вопль. Лейтенант Румянцев очнулся. У своих ног он увидел Машу. Он вспомнил свой выстрел и с воплем кинулся обнимать и целовать мёртвое тело. Он рыдал:

— Маша! Маша! Что мы наделали?

Тут он поднял лицо и увидел врача.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Умоляю вас! Воскресите Машу! Воскресите Машу.

От этих слов врач поник головой, подполковник заскрипел зубами: «Это не шок, а чок!», и только лейтенант Болдырев не отвёл глаз: смотрел, как болтается в объятиях мужа безжизненная рука Маши.

Однако подполковник Пепелюга был человеком действия. Он приказал сержантам:

— Взять лейтенанта Румянцева! Он арестован. Мёртвое тело положить на постель, на полу ему не место. И убрать эти чёртовы лепестки! Откуда они только взялись! Это не всё. Забрать его гражданское барахло. Оно должно быть в шкафу. Действуйте!

Когда сержанты выполнили его приказания, подполковник молвил:

— Уходим!

И вышел первым.

— Не разлучайте меня с Машей! Я хочу остаться здесь! — закричал лейтенант Румянцев, пытаясь выкрутиться из цепких сержантских рук. Но его крепко держали.

На улице подполковник Пепелюга подозвал участкового. Впрочем, тот сам подскочил к нему.

— Мы всё выяснили. Это несчастный случай. Не возражать пустыми словами! — рявкнул он и продолжал: — Мёртвое тело отправить в городской морг, чтоб не смущало людей. Машину я пришлю. Вызов родителей и похороны за наш счёт…

В толпе раздались крики:

— И душегубство тоже за ваш счёт! Проклятый спецназ! Пегие убийцы!

Две-три старушки мелко-мелко крестились на пустой дверной проём, пришепетывая:

— Никто как Бог… Его благая воля…

Сержанты медленно протискивали лейтенанта Румянцева через толпу.

— Вот убийца! — кричали на него.

Один сержант буркнул под нос:

— Он не убийца. Он несчастный случай.

— А почему ему скрутили руки?

Сержант снова пробурчал:

— Если бы его не скрутили, так он бы всех вас пострелял.

Кто услышал, тот отшатнулся.

Подполковник Пепелюга надвинулся на участкового и процедил сквозь усы:

— Власть, успокой народ.

Участковый огрызнулся:

— Как я его успокою, если ничего не знаю, кроме того, что услышал от вас.

Подполковник снова процедил:

— Для младшего лейтенанта милиции ты знаешь достаточно. Действуй, и схлопочешь лейтенанта. Моё слово — олово.

И спецназ уехал. По дороге подполковник хлопнул лейтенанта Болдырева по плечу и сказал:

— Я не буду против, если ты сотрёшь с его пистолета свои отпечатки и сдашь оружие по форме.

Тот облегчённо вздохнул.

По прибытии в часть подполковник вызвал арестованного к себе. Арестованный с угрюмым лицом — светились одни глаза — вошёл в кабинет. Сопровождающие сержанты остались за дверью.

— Садись, лейтенант, — разрешил подполковник. — Как же так, лейтенант, — сказал подполковник, — ты шлёпнул свою жену, как ту прошлогоднюю муху?

— Я не шлёпнул Машу, — возразил лейтенант, — она хотела умереть от моей руки, так и сказала, а я не мог отказать. Вот и вышло — убил.

— Любил — убил. Не понимаю. Ты можешь мне объяснить?

— Этого никто никому не может объяснить, товарищ подполковник. Я люблю. Я убил по любви. И остался один… В голове гудит, в сердце печёт. Такая тоска!

И он зарыдал. Подполковник поморщился.

— Не распускай нюни, лейтенант. Ты же мужчина.