Тропы вечных тем: проза поэта

— Будь по-вашему! Но я должен убедиться. Пускай ваше начальство позвонит мне по телефону, — он указал на телефон. — Если позвонит — это будет реальность. Даю пять минут форы.

Голоса молчали. Ни звука. Открылась дверь и вошла жена. Она давно проснулась и стояла за дверью. Она слышала весь его разговор.

— Алёша, надо звонить врачу.

Он поглядел на неё, снял телефонную трубку и поднёс к уху. В трубке стояла мёртвая тишина. Телефон по-прежнему был отключён.

— Звони! — бросил он, ушёл в другую комнату и услышал: она позвонила. Телефон действовал, как обычно.

К врачам он относился с неприязнью. Подобное чувство, мистически преувеличенное, испытывают женщины к паукам и крысам. Врачи — дальние потомки жрецов, уже давно выродились. Они сплошь рационалисты и человека знают поверхностно. Этим они напоминают плавучих пауков, которые скользят по воде и не подозревают о её глубинах и о том, какие там скрываются чудовища. За всю жизнь Алексей Петрович обращался к врачам два раза: когда в детстве сломал руку и когда в поздней молодости сломал ногу, обе левые. И вот в третий раз что-то сломалось в его сознании, тоже в левой его половине. Бродя по комнатам, он еле держался на ногах. Он лёг на диване, а голоса по-прежнему изматывали его тупыми повторами. Но вот явились врачи по вызову. Это была «группа психиатрического захвата», по выражению старшего психиатра Евгения Котова. Группа состояла из двух человек: сам Котов и его помощник с резиновой дубинкой для усмирения буйнопомешанных.

Врач расспрашивал в прихожей его жену и дочь о том, как больной себя вёл, и выяснял обстановку.

— Спасите папу, спасите папу, — заплакала дочь, — я за ваше здоровье поставлю свечку в церкви.

— Гм! — произнёс врач и пошёл в кабинет. За ним его помощник, дубинку он спрятал. Они сели напротив за столик. Врач закурил, потом сбросил пепел в подставленную ракушку, спросил у больного:

— На что жалуетесь?

— Слышу голоса.

Врач нахмурился, скосил глаза на него и пустил из ноздрей дым:

— Вы понимаете, что голосов не существует?

— Понимаю, — согласился Алексей Петрович, а про себя подумал: «Услышал бы ты голоса, так запел бы по-другому». Он показал на потолок:

— Вот, опять их слышу.

Врач долго не спускал с него пристального взгляда и про себя думал: «Запрятал бы я тебя, голубчика, куда подальше, да там все места заняты».

— Так, так, — сказал он, — а что вы хотите?

— Хочу заснуть, — признался Алексей Петрович, — я трое суток не спал.

— Трое суток не спал, трое суток не спал, — загалдели голоса уже непонятно откуда.

— Я сделаю вам успокоительный укол, — сказал врач, — это самое мощное и дорогое лекарство в нашей стране, — и вытащил лекарство.

— Мы заплатим, мы заплатим, — поспешила сказать жена. Врач, не обращая на неё внимания, извлёк из сумки шприц и приказал больному:

— Ложитесь на живот и приспустите брюки.

Тот послушно лёг на живот и приспустил одну штанину, обнажилась впалая ягодица. Голоса глумливо захихикали. Он принял укол и запил водой две мелкие снотворные таблетки. С надеждой глянул на врача:

— Когда подействует ваше лекарство?

— Через пятнадцать минут, — ответил тот и стал собираться. Уходя, он подозвал его дочь и сказал ей:

— Лучше будет, если ты поставишь свечку за здоровье своего отца.

— Я так и сделаю, — всхлипнула дочь.

Они ушли. Он разделся в спальне и попросил жену:

— Побудь со мной. А на работу позвони, что задержишься.

— Задержишься, задержишься, — повторили голоса, — спускайся вниз.

Жена легла рядом и запела русские колыбельные песни — так он просил. Голоса влезали со стороны и коверкали слова. Подлецы знали по-русски. Он вспомнил, что его жена — знаток восточной словесности, и прервал её пение:

— Смени язык. Спой что-нибудь арабское или персидское, задушевное, протяжное.

— Да зачем тебе? Ты слов не поймёшь.

— Надо.

Жена запела, даже протянула две-три священные суры, и кто знает, может быть, отголосок священного распева залетел в южную сторону и коснулся слуха чеченского стрелка, и дрогнул у того глаз, метивший в сердце бегущего русского солдатика в пятнистой одёвке, и прошила пуля не то пятно на его груди. Кто знает…

Голоса долго прислушивались к незнакомым певучим словам, пытались подстроиться, но ничего не вышло. На мгновение он забылся. Когда он очнулся, то увидел, что жена спит, убаюканная своим пением.

Прежний голос глухо повторял издалека:

— От нас не уйдёшь, от нас не уйдёшь.

Он взглянул на часы. После укола прошёл целый час. А лекарство не действовало. Таков был запас его жизненной прочности. Он толкнул жену, и она открыла глаза.

— Пой, родная, — попросил он, — пой ещё.

Она опять запела. Он сомкнул веки. Через пятнадцать минут он уснул глубоким сном. Спал долго. Проснулся и прислушался: полная тишина. Голоса исчезли и не появлялись.

Через два-три дня Алексей Петрович заметно посвежел лицом и после, когда бродил по людным улицам, замечал, что ему чаще стали попадаться добрые и свежие лица, а прежде лезла на глаза сплошь пошлость и злоба.