Жандарм Федоренко вышел из приемной губернатора Миллера с самыми радужными надеждами. Мысленно он уже видел себя начальником жандармского управления: самое меньшее – обержандармом и георгиевским кавалером.
Дело, которое ему доверили, было нетрудным. Более того, оно было бы чрезвычайно легким, если бы не прирожденная трусость Федоренко. Чтобы выполнить это поручение, надо было ночью одному отправиться в зловещую темноту переулков Балуты – квартала притонов и бандитских «малин». А Федоренко дорожил своей жизнью. Особенно теперь, когда фортуна ему улыбнулась. Томимый тяжелыми предчувствиями, Федоренко снял мундир и надел цивильный костюм, более приличествующий секретному характеру его миссии.
Часы на невысокой башне ратуши пробили десять, когда Федоренко миновал Новый рынок и направился в сторону Старого города.
Там уже господствовал полумрак. Редкие газовые фонари тускло освещали прямоугольник Старого рынка, окруженный трех– и четырехэтажными домами. Мрак скрывал безобразие трущоб. Прохожие встречались редко. Сквозь грязные окна хибарок Федоренко мог видеть пейсатых евреев в ермолках, склонившихся над ткацкими станками. Другие сапожничали, сгорбившись на своих табуретках. Кровати, в которых спали целыми семьями, горы грязных мисок на столах, грязь, отбросы – всю нищету еврейского квартала. Из дверей тянуло чесноком, жареным луком, рыбой. По укромным уголкам, в темных нишах и подворотнях, шевелились тени. Тишину нарушал нервный шепот и резкий женский смех. От фонаря к фонарю брели в обнимку пьяные. Еле ворочая языком, они пытались петь, ругались, проклинали все на свете.
Федоренко свернул в нужный ему переулок и испуганно остановился. В переулке не было ни одного фонаря, все окна закрыты ставнями. Пробивавшиеся полоски света отражались в бесконечных лужах и весенней грязи.
В этом году Федоренко бывал здесь неоднократно, и всякий раз с полицией, расследовал очередное убийство или ограбление. Не проходило и месяца, чтобы в одной из подворотен не обнаружили труп, в близлежащий участок то и дело являлись прохожие, ставшие жертвами грабежа. Под угрозой смерти они отдавали бандитам все: часы, кольца, перстни, бумажники, а иногда и одежду. На этой улице, как, впрочем, во всем районе Балуты, жили воры и рецидивисты, будто нарочно согнанные в одно место. Здесь каждый был под подозрением и каждый заслуживал тюрьмы. Полиция вела следствие, иногда кого-нибудь арестовывали. Но чаще всего добродушно советовала потерпевшему стараться обходить эти места. Полиция и бандиты ладили между собой, но кто может в такой кромешной тьме узнать его, жандарма Федоренко? Неузнанному ему угрожала смерть, как и любому из прохожих. Не кричать же ему: «Я Федоренко, друг Иосифа!» Острый нож может оборвать его жизнь прежде, чем он успеет открыть рот…
Федоренко долго стоял на углу и размышлял о том, имеет ли он право подвергать свою жизнь опасности. В конце концов страх перед губернатором и полицмейстером Данильчуком взял верх. Федоренко вынул из кармана огромный наган, взвел курок и направился в темноту. Кроме револьвера Федоренко на всякий случай имел при себе длинный штык. Когда он остановился перед домом Иосифа, пот с него лил ручьями. Дрожащей рукой постучал в дверь.
– Кто там? – спросил высокий мужской голос.
– Свои, открывай!
Дверь отворилась. На пороге стоял Иосиф – маленький, горбатый мужчина в плисовых штанах и широкой, скрывающей горб куртке из мягкой материи. Лицо у него было худое, болезненное, один глаз закрыт черной повязкой. При виде Федоренко Иосиф испуганно отшатнулся.
– Ты чего? – удивленно произнес жандарм и усмехнулся, взглянув на наган в своей руке. – Не бойся, – снисходительно сказал он бандиту и спрятал наган в карман пальто. Старательно прикрыл за собой двери и подошел к столу.
– Ты один?
Иосиф кивнул. На первый взгляд он производил впечатление безвредного грустного калеки. Лишь приближенным Иосифа было известно, какой он ловкий, жестокий и мстительный. Рассказывали, что четырнадцатилетним пареньком он вступил в банду Карася, отравил его и сам стал главарем. Как ни странно, популярность Иосиф приобрел не столько благодаря своему воровскому умению и жестокости, сколько неожиданной для такого человека культуре и начитанности.
Иосиф уже давно не принимал участия в грабежах. Он был главарем: отбирал, делил и продавал награбленное.
Полиция не могла его ни в чем уличить. Во время налетов Иосиф сидел дома с книгой или отправлялся в театр.
Бандита обуревало желание прослыть культурным человеком. Он выписывал десятка два польских и немецких журналов, проспекты крупных книгоиздательств, не пропустил ни одной театральной премьеры. А между тем жил он очень убого. В комнате его не было никакой мебели, кроме стола и узкой кровати. На столе лежало несколько газет, стояла керосиновая лампа и графин с водкой. Очевидно, Иосиф принимал гостей, которые с приходом Федоренко улизнули через черный ход.
– Я пришел к тебе с важным делом. Нас никто не услышит?
– Говори, не бойся, – сказал бандит.