Тростниковая флейта: Первая книга стихов

Упругой линией бедра

На гнутом зеркале природы,

Сплошной иллюзией свободы

Стоит упрямая вода.

Равно – что море, что река…

И плоть произошла из плоти.

Ещё не жил Буаноротти,

Но стала мраморной рука

Запечатлённого творца,

Себя загнавшего под своды

На плечи давящей природы

Ступнями римского дворца.

Но всем знакомые черты

На берегах бесстрастной Леты

Несут вселенские приметы

Какой-то странной красоты.

И здесь – что сердцу, что уму

Не совладать с подкожной дрожью.

Течёт вода по бездорожью,

И путь срывается ко дну.

А над водой струится стриж,

Взрывая вечность опереньем,

И в глубине покрыт свеченьем

Ещё не признанный Париж…

Но в звук врезается перо

Едва проклюнувшейся птицы,

И окрылённые девицы

Поют про женственность и про

Того, который под венец

Шагнул с земного эшафота.

И муза славила Эрота,

Когда в бедре запел птенец.

7.1989

Страсти по Эгисту

Старик, похожий на Гомера,

Глядит в упор на Клитемнестру.

А Клитемнестра, как гетера,

Заводит страсти по Эгисту.

Старик глядит, Гомер похожий.

И Понт выкручивает пену.

И Агамемнон, как прохожий,

С тоскою смотрит на Елену.

А Клитемнестра в ратном шлеме

Снимает с юноши накидку.

Старик заплакал, и в гареме

Эгист ласкает проститутку.

Античность, белая, как пена,

Несёт по площади заколки,

И полногрудая Елена

Ломает ногти на прополке.

Эгист устал, ушли гетеры.

Гомер похож, но не смеётся.

Елена – пленница Цереры

И никому не отдаётся.

Выходит на берег Цирцея

И озирает гладь потопа,

Но ожидает Одиссея

Под Менелаем Пенелопа.

И Зевс уже не принимает

Очередную гекатомбу,

Он Агамемнону внимает,

Готовя атомную бомбу.

Старик уже давно не плачет.

Гомер врагам отдал Елену.

И тот, который только зачат,

Глотает греческую пену.

1.1990

Оранжевая кожа апельсина

Оранжевая кожа апельсина

Сгорает, словно сброшенное платье.

И в камерном звучании свеченья

Лишь сердцем уловимое наречье

Касается божественного тела.

И в самом мимолётном поцелуе

Мы улетим ещё в такие дебри,

Откуда мы едва ли возвратимся,

Где солнце покрывается росою

В серебряном закате новолунья.

И это называют люди утром.

Кружится шмель, и птицы начинают

Скользить среди волшебных клавиш света

Над кольцами высокого тумана,

И льётся песнь по впадинам восхода.

Вот так и постигается пространство,

Когда на лучезарной колеснице

Одной мечты и одного желанья

Мы грезимся в одном и том же небе

Друг другу, но другими, словно солнце

Не отражает от земли земное.

И только свет свечи подобен звукам

Нежнейшего и трепетного сердца,

И кожа золотого апельсина

Сгорает, словно сброшенное платье.

12.1989

«Ночь, залитая стихами…»