Главная мысль его доклада казалась устрашающей не только рабочим, но и крестьянам. Несложные размышления тотчас приводили к выводу, что эксплуатация рабочих означает также дальнейшую эксплуатацию крестьян с целью увеличения производства сельскохозяйственных продуктов для города.
Но что важнее всего, Троцкий привел в бешенство элиту, людей, которые практически управляли экономикой. Не составляло особого труда так изобразить недостатки, ошибки и беспомощность зачаточной советской экономики, чтобы общая картина, преподнесенная к тому же в виде широкой исторической схемы, базирующейся на некой философской концепции, выглядела абсолютно ужасной. Это взбесило администраторов, увидевших в словах Троцкого личный выпад, и в то же время укрепило всех в мысли, что Троцкий — законченный доктринер.
В итоге Троцкий сам способствовал своему поражению во фракционной борьбе, не сумев выступить достаточно демагогически; он разочаровал даже тех, кого он поддерживал. Он сам расчистил дорогу к своему устранению. Когда расширенный съездом Центральный Комитет снова избрал Сталина генеральным секретарем (это легко можно было предсказать, поскольку он контролировал выборы) — причем Троцкий, знавший настроения Ленина, даже не упомянул о возможности замены Сталина кем-нибудь другим, — Сталину не составило ни малейшего труда еще усилить влияние своего аппарата. Он начал теперь избавляться в центре и на местах от тех аппаратчиков, которые могли оказаться сторонниками Троцкого. По мере освобождения вакансий он заполнял их своими людьми; все это делалось без лишнего шума, и в каждом отдельном случае замена обосновывалась достоинствами нового кандидата. Еще Ленин постановил, что партийный стаж является важнейшим критерием; этот подход играл на руку партийным ветеранам, для которых Троцкий продолжал оставаться новичком.
То был переломный год, когда Сталин, доселе всего лишь влиятельный в партии человек, превратился в ее хозяина. Самым поразительным в истории краха Троцкого был контраст между множеством существовавших у него возможностей действия и его продолжавшейся пассивностью. Партия бурлила; люди все еще могли открыто выражать свое мнение. Когда 46 известных членов партии, многие из которых были сторонниками Троцкого, потребовали свободы слова внутри партии, Троцкий оказался невольно втянутым в эту историю. Но добровольно обязавшись не бороться с тройкой, он на всем протяжении «бунта 46» оставался в стороне и лишь увещевал обе стороны. Аппарат был теперь настолько силен, что тройка могла себе позволить весьма простой способ подавления недовольства 46-ти и критики самого Троцкого — признав их справедливость. В заявлении («Новый курс»), провозглашавшем возврат к внутрипартийной демократии, тройка попросту повторила требования 46-ти, а само заявление представила на подпись Троцкому. Он, разумеется, подписал: хотя он понимал всю цену этих бумажных обещаний, он не мог открыто об этом заявить. Его методы критики тройки сводились к изложению своих логических возражений перед
К началу 1923 года все было кончено: Политбюро единогласно приняло резолюцию, в которой гарантировало выполнение всех требований Троцкого; он согласился подписать эту резолюцию, оговорив себе право включить в нее несколько примечаний, разъяснявших существо дела. В сложившихся условиях у тройки не было оснований не включить и его примечания!
Поворотным пунктом в карьере Троцкого был 1923 год, проложивший водораздел между Троцким — выдающимся государственным деятелем со славным прошлым (у которого, разумеется, могли быть разногласия с другими выдающимися руководителями) и Троцким — чужаком в партии. Его репутация была подорвана. И, поскольку это меняло весь характер большевистской политики, кампания против Троцкого была началом подавления всякой оппозиции вообще.