Трубачи трубят тревогу

Афинус смерил сотника с головы до ног:

— Я одессит. И все. Если ты только правильный одессит, то ты объездишь весь свет, а в свою Одессу обязательно вернешься. У себя дома одессит одессита утопит в ложке воды, а на чужой стороне из любой беды выудит. Вот что значит, товарищ сотник, одессит!

— А ты все-таки скажи, хлопче, как тебя понять, добрый ты человек или злой? — спросил Почекайбрат, вторично протягивая руку к кисету штаб-трубача.

— Я и сам не знаю, — ответил, задумавшись, Афинус, — знаю только то, что злого поругивают, а над добрым смеются. Меня и лают, и смеются надо мной, вот и определи сам, что я за человек. Одно мне ясно, что я не такой, как все, хотя пусть все будут и золотые. А раз я не такой, как все, то я и есть настоящий одессит.

Второй «кит» конного дела

Как же обстояло дело со вторым «китом» — строевой выучкой? По-настоящему я узнал, что такое строй, весной 1920 года под Перекопом, когда проходил службу в 13-й отдельной кавалерийской бригаде. Наш комбриг Владимир Иосифович Микулин, долго потом работавший с Буденным, человек сильной воли и благородной души, все свое умение, знание, весь пыл цельной натуры отдал любимому делу — строительству красной конницы. 

Микулин в прошлом подполковник царской армии. Он окончил кадетский корпус, затем Елизаветградское училище. Произведенный в офицеры в 1912 году, получил назначение в 15-й уланский полк, стоявший в городе Плоцке на Висле. Весной 1914 года о Микулине уже писали все газеты России. Он совершил на коне без единой дневки очень интересный пробег Плоцк — Петербург — 1209 верст за одиннадцать суток.

В 1915 году боевой кавалерист Микулин переквалифицировался в летчики. Командовал авиационным отрядом. До осени 1918 года работал в молодых авиачастях Красной Армии, а потом снова перешел в конницу. В 1920 году занимал пост инспектора кавалерии 13-й армии. Но человек неисчерпаемой энергии, постоянно искавший новое, Микулин стремился туда, где он смог бы все новое применить и лично убедиться в его целесообразности. Его назначали командиром конного соединения.

13-я кавалерийская бригада знала нескольких командиров. Летом 1919 года во время отхода под натиском белых ею командовал пришедший в Красную Армию из лагерей военнопленных высокий, стройный, в пенсне, чех Новотный — бывший гусарский офицер австро-венгерской армии. Под Касторной, когда мы выходили из окружения под носом у бронепоезда белых, он был ранен.

На смену Новотному прибыл помощник командира одного из стрелковых полков 42-й дивизии Попов. Донбасский шахтер, бывший красногвардеец, он в первых же боях показал себя отважным бойцом. На отдыхе — рубаха-парень, равный и с командиром полка, и с рядовым кавалеристом, в бою — в черном кожаном костюме, сам черный, на огромном сером коне, он с высоко поднятой шашкой был в гуще всех схваток. Когда его ранили при наступлении на Дебальцево, вся бригада тяжело переживала потерю полюбившегося ей командира.

После Попова во главе бригады стал командир Орловского полка красавец усач, бывший штаб-ротмистр, Владимир Николаевич Есипов. Это о таких усах, как у Есипова, Пушкин сказал: «Усы гусара украшают». Крайняя инертность нового командира сковывала живые силы бригады. Есипов вскоре был снят. Вместо него прислали из Александровска, нынешнего Запорожья, Владимира Иосифовича Микулина.

Микулин, конечно, не мог, подобно шахтерскому вожаку Попову, двумя — тремя словами добраться до самого кровного, чем жил боец. Но лишь он, новый комбриг, показал всем нам, как можно из малоповоротливой, сырой глыбы отточить гибкий живой организм, на лету перестраивающий свои ряды то для сложного маневра в зоне огня, то для разумного наступления в разомкнутых линиях, то для ловкого удара по флангу, то для сокрушительного натиска сплошной сомкнутой стеной. Бойцы, со строгой меркой подходившие к каждому новому начальнику, полюбили Микулина.

Весною, в дни затишья под Перекопом, бригада выходила из Чаплинки в степь. Наш комбриг подавал команды то голосом, то на трубе, то просто шашкой, заставляя полки менять строй и боевые порядки. Затаив дух, мы носились по широкой Таврической степи, над просторами которой, словно невесомая кисея, плыл стекловидный голубоватый воздух.

Нередко наш комбриг брал у штаб-трубача сигналку и сам исполнял на ней кавалерийские сигналы, изумляя своим искусством музыкантов-трубачей.

Многие из нас впервые участвовали в подобных учениях, во время которых каждый боец ощущал, что его собственные силы вырастают вдесятеро. Подымая боевой дух массы, Владимир Иосифович сам радовался каждому сноровистому и четкому перестроению.

Вскоре мы оценили пользу этих учений. Под командой Микулина бригада в апрельские дни 1920 года покрошила не одну сотню белогвардейских всадников.

Не чета чванливому Соседову, бывший царский офицер и дворянин Владимир Микулин привил многим из нас любовь к филигранной строевой выучке.

* * *