Трубачи трубят тревогу

— Человека, если он заслужил, мы расстреливаем по приговору суда, бешеных собак шлепаем на месте, — ответил Климов.

— А где папиросы с дурманом? — спросил наш особист. — Пан Фльорек щедро снабжает ими вашего брата!

— Ладно, скажу правду, — начал признание Ярошенко. — Я сообщал Шепелю о продвижении ваших частей.  Ну, сдайте меня под суд. Но папирос отравленных у меня нет.

— Есть начало! — усмехнулся Крылов. — А ты знаешь, Братовский, или же Ярошенко, когда волк попадает в капкан, он, чтобы спасти шкуру, отгрызает лапу. И ты признаешься в Шепеле, но утаиваешь Петлюру.

— Клянусь, не утаиваю. В чем виновен — признаюсь чистосердечно.

Вдруг раскрылась дверь. Показались две женщины. Одна пожилая, интеллигентного вида, бедно одетая, другая белокурая молоденькая девушка в поношенном гимназическом платье. Еще с порога обе вскрикнули:

— Федя! Наш бедный Федя!

— Вы кто будете? — спросил Крылов.

— Нас тут в Литине любой человек знает. Я вдова. Мой муж был акцизный чиновник Братовский. Мы никому не делали зла...

Крылов приказал Семивзорову:

— Ступай, отпусти людей. А вы, Запорожец, отведите атамана Братовского на гауптвахту. И смотрите, голову сниму караульному, если убежит атаман.

Мать, вслед перекрестив сына, громче расплакалась. Сквозь слезы спросила:

— Вы его расстреляете?

— Если будет валять дурака, обязательно хлопнем, — ответил Климов. — Нам нужно собрать хлеб, накормить рабочих, Красную Армию, голодающих, а такие, как ваш сын, продались Петлюре, пану Пилсудскому и срывают государственную работу. Небось слышали, каково сейчас на Волге?

Когда родня Братовского покинула штаб, я спросил Крылова:

— Что это за таинственная история с ямой?

— Сплошная мистификация! — Особист посмотрел на меня поверх очков. — Я эту петлюровскую шпану изучил. Поначалу хорохорятся, а как услышат о яме, так сразу хватаются за штаны.

Вызванные нами, приехали в Литин начдив Шмидт, начальник Особого отдела дивизии Письменный и военкомдив Лука Гребенюк. В одной из штабных комнат они беседовали с Братовским-Ярошенко несколько часов. Вначале бандит отнекивался, а под конец сознался во всем. Отправил его на Украину с заданием пана  Фльорека петлюровский Малюта Скуратов — Чеботарев.

Братовский привез личный приказ Петлюры о назначении Шепеля «атаманом трех губерний» вместо Мордалевича. О том, что этот сверхатаман сдался добровольно органам Советской власти, резидент не знал. И не поверил Шепелю, когда тот сообщил ему эту потрясающую новость. Там, за Збручем, опасаясь деморализации гайдамаков, говорили, что Мордалевич убит.

Братовский подоспел к Шепелю в тот момент, когда он, арестовав Карого — тютюнниковского кандидата на «атаманство трех губерний», собирался его расстрелять. Новое назначение, исходившее от самого головного атамана, смягчило сердце вонячинского бандита, помнившего слова Петлюры, обращенные к нему еще в 1919 году, когда Шепель, поощряемый галицийским генералом Микиткой, занял Винницу. Петлюра тогда сказал: «Если б у меня было три — четыре таких атамана, как Яков Шепель, я бы давно сидел в Киеве».

Эта характеристика была, конечно, преувеличенной. За все время пребывания советской конницы в районе, «подвластном» Шепелю, сей атаман особой прыти не проявлял. Лишь однажды его люди из засады в Кожуховском лесу обстреляли группу командиров, следовавших из Хмельника в Литин, и ранили начдива.

И сейчас, когда после длительной беседы вышли из кабинета ее участники, Шмидт, пошевелив раненой рукой, спросил резидента:

— После этого Шепель, верно, донес за Збруч, что население Литинщины восстало и под его руководством разгромило вторую червонно-казачью дивизию!

— Его доклада я не читал, — ответил раскрасневшийся после беседы Братовский. — Говорили, сам Галлер, командующий шестой армией, звонил Петлюре в Тернов... Поздравил его с крупным успехом...

— Вот тебе и самостийна Украина! — усмехнулся в лицо резиденту Лука Гребенюк. — Нет, хлопче, правильно я тебе говорил там, в кабинете: у Петлюры может быть только самостийна земська аптека, а больше ни хрена.

Братовского увели. Шмидт, подойдя к Крылову, по-дружески хлопнул особиста по плечу. 

— Ценную птицу поймал ты, — сказал начдив. — Интересно, твой начальник хоть сказал тебе спасибо?

— Мы, товарищ начдив, работаем не за спасибо и не за страх, а за совесть, — ответил Иван Вонифатьевич, чуть окая, и посмотрел поверх очков на Письменного. — И подцепили-то мы его на чем? — по-детски усмехнулся трехгорец, — никогда и не поверите — на арбузном соке!

— Как это так? — удивился Письменный.