Читаем Трубадуры, труверы, миннезингеры полностью

Трубадуры, труверы, миннезингеры

Дошедшие до нас тенсоны, плохо понятые тексты, сомнительные свидетельства, встречающиеся в средневековой литературе, и навели на неверное представление о существовании судов любви. Это представление распространилось и долго держалось в литературе. Теперь, как мы уже говорили, это представление отвергнуто.

Приведем в заключение разговора о тенсонах произведение этого вида, принадлежащее одному из замечательнейших трубадуров Гиро (Гирауту) де Борнелю (Guiraut de Bornelh), жившему в период расцвета поэзии трубадуров[30]. «Он был, — читаем в его биографии, составленной в конце ХIII века, — лучшим трубадуром из всех, бывших как до, так и после него: поэтому его и называли «мастером трубадуров» и называют еще до сих пор те, кто понимает его изречения, глубокомысленные и украшенные любовью и мудростью».

В тенсоне, предлагаемой нами вниманию читателей, спор идет о так называемой «темной манере» писать стихи. Дело в том, что существовало два направления: одно требовало ясности и простоты, другое — качеств прямо противоположных.

Первое направление было известно под именем светлой манеры (trobar leu), второе называлось темной манерой (trobar dus). Второе представляло некоторое подобие современного декадентства.

Тенсона передает спор между двумя поэтами, самим Гиро де Борнелем и Рембо Оранским, скрывающимся под псевдонимом Линор.

Тенсона эта была результатом их совместной работы. Некоторое время и сам Гиро был сторонником темной манеры, но в тенсоне он горячо отстаивает противоположное направление.

Гиро! За что вы так бранитеМанеру темную писатьСтихи, хотелось бы мне знать?Ужели тем,Что ясно всем,Вы дорожите так? ТогдаВедь были б все равны всегда.Сеньор Линор! прошу, поймите —Как пишет кто, к чему мне знать?Поэту волю нужно дать.Но мило всемЛишь то, над чемНе утомится голова.Вам мысль моя понятна, да?Гиро! коль вы узнать хотите,Мне нелегко стихи писать;Зачем же труд мне прилагать?Ужель затем,Чтоб после всемКазался вздором труд мой, да?Лишь в тяжком видит прок толпа.Линор! вниманье обратите —Я, как и вы, тружусь всегда,Но стоят ли стихи труда,Когда их светНе знает? Нет!Завидна доля песен тех,Что создает поэт для всех!Гиро! Мне дела нет, поймите,Распространю ль я вещь свою,Когда я лучшее творю!Ведь суть не в том,Что всем кругомИзвестна вещь: и соль тогдаЦенней бы золота была!Линор! Вы, верно, подтвердите,Что, споря с милою своей,Желает милый блага ей…Кому стихиПретят мои,Тот пусть бранит, коль хочет, ихВ среде приверженцев своих![31]Гиро! О чем вы говорите,Неясно мне, клянуся яВсем небом, солнцем, светом дня!Я — как во сне…Лишь радость мнеВолнует сладко грудь мою;Я огорченье прочь гоню.Линор! Враждебно так, поймите,Та отнеслась ко мне, в ком вновьХотел бы я возжечь любовь,Что пред ТворцомМолюсь о том![32]А что во мне родило пылИ ревность речи, я забыл.Клянусь, мне жаль — на РождествоВы уезжаете, Гиро!Линор! Уехать должен я:Зовет к себе король меня.

Обратимся к пасторели. Так назывались стихотворения, в которых изображалась беседа трубадура с пастухом или пастушкой. В XII и XIII веках этот вид стихотворений был в пренебрежении, но у позднейших трубадуров стал пользоваться большим вниманием.

Перейти на страницу: