Трудная миссия

Меня пригласил заместитель начальника имперского генштаба генерал-лейтенант А. Най. Он, видимо, находился в превосходном настроении, то и дело пересыпал нашу беседу анекдотами. Наконец, когда деловая часть разговора была закончена, генерал закурил и, откинувшись на спинку кресла, задал мне неожиданный вопрос:

- Скажите, адмирал, как вы смотрите на военные союзы?

Какие-то секунды я помолчал, не совсем понимая, куда клонит мой собеседник, и, собравшись с мыслями, ответил:

- Мы с вами люди военные, генерал, а союзы - дело прежде всего политиков и дипломатов.

- Тогда давайте обсудим эту тему как частные лица.

- Боюсь, что это у нас не получится. Вы представляете свою страну, а я - свою...

- Но все-таки, - продолжал упорствовать генерал. - Не могли бы вы привести какой-либо пример из русской истории?

- Ну что ж...

И я рассказал о том, что во времена Суворова Россия заключила военный союз с Австрией. Австрийцы не всегда вели себя по-джентльменски. Нередко они забывали о своих обязательствах. В частности, в период Альпийского похода они оставили армию Суворова без какой-либо поддержки.

И если Суворов все же одержал победу и прорвался через Чертов мост, то только благодаря своей гениальности и стойкости русского солдата.

- Так вот, - продолжал я, - мало того, что австрийцы не оказали поддержки, они еще хотели примазаться к русской славе. В честь победы Суворова решено было выпустить памятную медаль. Спросили Суворова, как, по его мнению, она должна выглядеть. Он предложил на одной стороне выбить герб российский, а на другой - герб австрийский; на лицевой стороне написать "Бог с нами!", а на обратной, австрийской, - "Бог с ними!".

Генерал Най промолчал, отведя глаза в сторону. Вероятно, с точки зрения дипломатического этикета мой поступок был не очень-то вежлив. Но зато по сути своей актуален, ибо ситуация теперь была более острой, чем во времена Суворова. Советские войска одерживали победу за победой, а союзники по-прежнему вели затяжные, по существу, бесплодные разговоры об открытии второго фронта.

В тот же день я рассказал Ф. Т. Гусеву о беседе с заместителем начальника имперского генштаба. Рассказал подробно, упомянув и о примере, заимствованном мною из далекого прошлого.

- А это неплохо, - согласился посол. - Исторические уроки, быть может, пойдут союзникам на пользу.

Ф. Т. Гусев сообщил мне, что 19 октября в Москве открывается конференция министров иностранных дел СССР, США и Великобритании.

- На этот раз мы, надеюсь, будем точно знать, когда же наши союзники перешагнут через Ла-Манш, - заметил я.

Посол лишь пожал плечами. До своего назначения в Лондон он заведовал вторым европейским отделом Наркомата иностранных дел и, естественно, достаточно хорошо знал политику английских правящих кругов, чтобы быть в отношении их осторожным в прогнозах.

Вскоре мне представился случай побеседовать с Иденом. Он собирался в Москву, и наш разговор так или иначе коснулся предстоящей конференции, ее повестки.

- Правительство его величества, - заявил Иден, - весьма озабочено проблемами послевоенного устройства мира.

- Не кажется ли вам, - заметил я, - что есть и безотлагательные проблемы?

- О, конечно, мистер Харламов! Повестка дня конференции предусматривает широкий аспект вопросов.

Беседа с Иденом укрепила меня во мнении, что союзники и на сей раз предпримут всевозможные меры, чтобы оттянуть открытие второго фронта.

Из дипломатической переписки, а она в эти дай велась особенно активно, я уже знал, что Советское правительство предложило рассмотреть мероприятия по сокращению сроков войны. Под этим подразумевались не только удары советских войск, но и немедленные действия США и Великобритании, вторжение их войск через Ла-Манш еще в 1943 году.

Как известно, советская делегация на Московской конференции министров иностранных дел трех держав поставила вопрос, что называется, ребром: остается ли в силе обещание, данное Черчиллем и Рузвельтом в начале июня 1943 года о том, что англо-американские войска осуществят вторжение в Северную Францию весной 1944 года?

Наши товарищи, присутствовавшие на конференции, рассказывали мне, что этот вопрос завел Идена в тупик.

В конце концов он вынужден был ответить, что должен проконсультироваться со своим правительством. Сейчас из опубликованных документов мы знаем, что и Черчилль уклонился от четкого и ясного ответа. Он, оказывается, считал, что нельзя дать твердое обязательство о начале операции "Оверлорд" ["Оверлорд" - кодовое название операции союзников по вторжению во Францию] в мае 1944 года, что это, по его словам, значило бы "погубить итальянский фронт, упустить возможности на Балканах и все же не иметь достаточных сил для того, чтобы удержаться после 30-го или 40-го дня".

А советская сторона настаивала на прямом ответе. Наконец позицию союзников изложил американский генерал Дин: