Трудная позиция

Осадчий понял, на что намекал Забелин, но ему не хотелось верить, что Крупенин так вот, умышленно, может утаить рапорт.

— А зачем спешить с отчислением-то? — спросил он и тоже подошел к столу. — О человеке ведь речь идет, не о машине. Потерпим давайте, присмотримся.

— Вот-вот, и Крупенин такую линию гнет, — покачал головой Забелин. — А вам известно, что Красиков убегал уже из учебного корпуса?

— Никуда он не убегал. У него дома неприятности большие.

— Не знаю, большие или малые, но факт недозволенный. И возиться с Красиковым, как это делает Крупенин, не будем, У нас, батенька, задачи есть поважнее…

— Так ведь где люди, там и задачи, — заметил Осадчий. — Кстати, я тоже к вам, Андрей Николаевич, насчет Крупенина. Вот полюбопытствуйте.

— Что это? — Забелин поглядел на тетрадную обложку со странным рисунком и таинственным заголовком и непонимающе вытянул губы. — Любовная коллизия, что ли?

— Нет, это скорее исповедь ракетчика, — серьезно ответил Осадчий.

Генерал усмехнулся:

— Ох и любите вы, Артемий Сергеевич, философствовать по всякому поводу! Нужно или не нужно…

— Нет, вы почитайте все-таки, — посоветовал Осадчий, — жалеть не будете.

— Почитаю, конечно, — сказал Забелин, продолжая нехотя рассматривать тетрадь Крупенина. — А вообще, как это в народе толкуют: всякий орел — царь на своей горе. Так оно, по-видимому, и есть.

— Толкуют и другое, — сказал Осадчий. — Орел могуч крыльями, Андрей Николаевич.

— Правильно. Только, видите, что получилось: пока был Крупенин на своей горе, и крылья сильны были, а как перелетел на другую, и нет их, крыльев-то.

— Не успел, выходит, расправить.

— Кто знает, может, и не успел. Но я сомневаюсь. Факты, как говорится, упрямая вещь.

— Да, да, именно факты, — сказал Осадчий. — Потому и принес вам вот этот дневник.

В кабинет легко вошел подполковник Аганесян. Он, как всегда, энергично и быстро доложил, что сведения о дисциплине курсантов для штаба округа подготовлены. Генерал придвинул бумаги к себе. Секунду, другую он раздумывал, слегка покачивая свое грузное, туго стянутое ремнем тело, потом прикрыл бумаги ладонями и сказал Аганесяну:

— Знаете что. Давайте задержим все до понедельника. Соберем педсовет, решим с Красиковым и тогда пошлем.

— Зачем ждать? — не понял Аганесян. — Доложим сейчас, в понедельник опять доложим. Все будет правильно, товарищ генерал.

Забелин недовольно скривил губы:

— Ну что вы говорите, Акат Егизарович? Сегодня донесем, что все у нас хорошо, а завтра…

— А я все же полагаю, что с отчислением Красикова нужно воздержаться, — сказал Осадчий, испытывая Забелина своим прямым, неотступным взглядом.

— Да вы что, смеетесь?! — Забелин рассердился окончательно и, собрав бумаги, торопливо сунул их в руки Аганесяна. — Держите, Акат Егизарович, и тащите к себе.

Осадчему стало не по себе.

— Парткому, я считаю, разобраться в этом деле надо, — сказал он, оставшись наедине с Забелиным. — Какой же может быть педсовет без мнения парткома?

— Да-а, — Забелин пристальным и долгим взглядом смерил Осадчего. — Не знал я, Артемий Сергеевич, что придется нам с вами на таком языке объясняться. Ну ладно, давайте готовьте это свое мнение.

— Не мое, а партийной организации, — уточнил Осадчий. — Но у меня есть еще один вопрос к вам, Андрей Николаевич: с предложениями Крупенина нужно что-то делать.

— А вот этим уж пусть учебный отдел занимается, — резко, не задумываясь, ответил Забелин.

— Отдел не очень старается. У подполковника Аганесяна свои соображения на этот счет. Я разговаривал с ним.

— Я тоже разговаривал и его мнение знаю. А что вы предлагаете, интересно?

— Комиссию создать бы следовало.

— Значит, учебному отделу не доверяете?

— Не то чтобы не доверяю, но Аганесян, по-моему, заблуждается. Да и вообще, как это говорят, одна голова — хорошо, а две все же лучше.

Забелин глянул в глаза Осадчему и сказал, будто подвел черту:

— Нет уж, не будем создавать никаких комиссий. Есть у нас начальник учебного отдела, и пусть думает.

— А я полагаю, что комиссия все-таки нужна, Андрей Николаевич. И на педсовет вынести этот вопрос придется непременно.

Расстроенным и озадаченным вышел Осадчий из кабинета генерала, словно после ссоры с близким человеком, хотя никакой ссоры, по сути, не было, а был разговор, в котором, выражаясь официально, стороны остались на своих позициях. Но дело в том, что у Осадчего с Забелиным, помимо служебных отношений, были еще свои, личные. Завязались они много лет назад, во время трудных десантных боев за остров Эзель, на Балтийском море.

Вышло так, что Осадчего послали тогда в особый зенитно-артиллерийский полк на должность начальника артиллерийского вооружения. А полком тем командовал Забелин. В штабе армии о командире полка говорили как о храбром и умном офицере. Когда после мучительной болтанки на старом продырявленном осколками катере Осадчий добрался до командного пункта, скрытого в каменистых береговых утесах, и представился командиру, тот сказал сочувственно: