Трудная позиция

— Постарайтесь, — сказал Красиков. — Уж очень долго заседают ваши начальники, не дождешься.

— Значит, другим чем-то заняты. Не одно ваше дело у них.

— Это верно, — согласился Красиков и, чтобы хоть немного успокоиться, опять подошел к окну, обвел взглядом большой госпитальный двор, на дорожках которого не было видно ни одной живой души. Только вдали, под карагачами и кленами, кто-то в армейской шинели пробирался по глубокому рыхлому снегу. Человек торопился, широко, размахивал руками, но сугробы словно хватали его за полы шинели, не давали ходу.

«Приятеля, наверное, повидать хочет, вот и старается», — посочувствовал ему Красиков; он следил за ним пристально, не отводя взгляда.

Когда же тот выбрался наконец на дорожку и, отряхнувшись от снега, поднял голову, Красиков удивленно всплеснул руками: «Винокуров! Ух ты! Вот интересно». Вскоре и Винокуров заметил в окне своего товарища и, побежав, начал делать ему какие-то знаки, жестикулируя головой и руками. Красиков проворно влез на подоконник, распахнул форточку, приветливо крикнул:

— Здорово, Саня! Ты как вырвался? Время-то учебное.

— А мы с тактических занятий идем, — объяснил тот. — Я на пять минут. Одна нога тут, другая там. Понял?

— Ловко ты сообразил. Ну, как после каникул живется-служится?

— Да все нормально. Ты мне вот что скажи… — Винокуров покосился по сторонам, сложил рупором ладони, осторожно вполголоса спросил: — Старшая сестра Люся дежурит?

— Дежурит, — ответил Красиков. — А ты разве ее знаешь?

— Вот чудак. Не знал бы, не спрашивал.

— И хорошо знаешь?

— Ладно, потом об этом. Ты позови ее, будь другом.

— Не могу, Саня. Она ушла в аптеку и еще куда-то.

— И не скоро придет?

— Может, и не скоро.

— Жаль. Ну погоди, я сейчас. — Он вынул из планшета тетрадный листок, быстро написал что-то, свернул конвертиком, прицелившись, кинул. — Держи, Коля!

Но слишком высоким было окно, и записка, не долетев до форточки, упала обратно в ладони Винокурова.

— Ничего, попытаемся по-другому. — Он проворно взобрался на карагач, ухватился одной рукой за сук, другой прицелился снова, велев Красикову посторонится.

На этот раз записка угодила прямо в форточку, скользнула по листьям стоявшего на тумбочке фикуса и упала на пол.

— Так ты передай обязательно, слышишь? — напомнил Винокуров.

— Передам, конечно. А ты исчезай скорей, пока нет врача нашего. Она, знаешь, какая!..

Красиков помахал напоследок приятелю рукой, поправил пояс на халате и, придерживая широкие болтающиеся полы, поспешно слез с подоконника. И только теперь он увидел: шагах в десяти от него, у двери, возмущенно покачивая головой, стояла Любовь Ивановна.

— Так-так, — сказала она. — Вы что же, забыли о моих предупреждениях? Или решили уже не считаться с ними? Не ожидала, не ожидала…

— Это, знаете, товарищ ко мне приходил. Из нашей батареи. Он по пути, на несколько минут всего, — оправдывался вконец сконфуженный Красиков!

— Вот-вот, сейчас товарищ, потом товарка, а вы будете прыгать по окнам. Забыли, каким вас привезли сюда!..

— Извините, больше не повторится. — Красиков готов был извиняться десять, двадцать раз, лишь бы поскорей успокоилась Любовь Ивановна и сообщила ему, что же решила комиссия. Но Любовь Ивановна повернулась и ушла в свой кабинет, не сказав больше ни слова. И только спустя некоторое время она приоткрыла дверь и позвала Красикова к себе.

— Ну вот что, спортсмен, — сказала она, пряча улыбку, — решила вас выписать. Посмотрим, возможно, все обойдется без осложнений.

— Обойдется, конечно, — радостно выпалил Красиков. — Я же очень хорошо себя чувствую. Отлично даже!

Любовь Ивановна предостерегающе подняла руку:

— Тише, тише. Вы напрасно горячитесь, молодой человек. Лучше сядьте и послушайте.

Красиков, повинуясь, опустился на краешек стула.

— Вот так, — кивнула Любовь Ивановна. — Учтите, вам нужно будет с месяц примерно воздерживаться от всяких прыжков, от сильного бега и ходьбы на лыжах. И уж, конечно, никаких лазаний по подоконникам. Имейте в виду: попадете к нам вторично — будем строже. Через полмесяца не забудьте мне показаться…

Она говорила неторопливо и много, но Красиков, слушая, думал о своем: «Теперь все, теперь учиться и учиться, чтобы никто уже не смог по-прежнему бросить с укором и усмешкой — неужели нет у тебя, Красиков, характера?» Ему было так радостно, что хотелось петь. И только одна мысль угнетала его — мысль о лежавшем в кармане конвертике, на котором Винокуров, хотя и торопливо, но уверенно вывел: «Люсе». Красикову было теперь ясно, что приятель его и Люся знакомы, вероятно, уже давно. Иначе как бы так можно требовать: «Ты позови ее, будь другом». Припомнился Красикову один вечер, когда вернувшийся из городского отпуска Винокуров признался ему в пылу откровения: «Ох и девушку встретил, Коля! Богиня прямо! Офелия». Неужели это о Люсе он говорил тогда?

Люся вернулась в отделение, когда Красиков уже вышел из кабинета врача.

— Вы уже о решении комиссии знаете? — спросила, улыбаясь, Люся.

— Знаю, — ответил Красиков.