Трудная профессия: Смерть

Ожидание было недолгим. Мужчина лет тридцати от роду, решил окончить свой жизненный путь, бросившись с моста в реку. Вернее, на толстый лед, так как зима стояла суровая. Несовместимые с жизнью травмы, полученные при ударе о твердую поверхность, — настолько очевидно несовместимые, что стоящие наверху люди звонят сразу в полицию, а не в скорую помощь. Им неведомо, что фактически человек еще жив. Мы с наставницей оказались рядом одновременно и я, не ожидая от нее приказа, выпила жизнь, стремясь поскорее прекратить его мучения.

Сразу же мы переносимся в небольшую и очень запущенную квартиру. На полу лежит еще молодая женщина без сознания, вокруг рта у нее пена. Пол рядом забрызган кровью, в правой руке сжат грязный шприц, на левой болтается жгут. На небольшом столике следы белого порошка и клочки бумаги, согнутая ложка и зажигалка, какие-то таблетки и битые ампулы. Что же ты наделала, как же ты могла?! Я быстро переступила через женщину и заглянула за столик. Там, скорчившись в судорогах, лежал худенький мальчик лет семи. Почему, ну почему я не могла почувствовать твою беду раньше, когда еще не поздно было тебя спасти? Почему я не могу забрать вместо твоей жизни жизнь твоей непутевой матери, позволившей своей отраве убить тебя?!

Хуже всего то, что он был в сознании, в глазах его стоял страх, по лицу катились бесконечные слезы. Нельзя же, нельзя, что бы он умер так! Я вернула себе человеческий облик, опустилась на пол рядом с ним и позволила ему меня увидеть.

— Ты моя смерть?.. — Какой же слабый у тебя голосок!

— Да, — сказала я правду. — Но тебе не нужно меня бояться. Я тебя обниму, и тебе больше не будет больно и страшно. Хорошо?

— Хорошо…

Я приподняла его и уложила к себе на колени, крепко прижала к себе, ощущая, как он доверчиво прижимается к моему плечу.

— Мне уже совсем не больно, — прошептал он.

Это ложь. Но он больше не боится, хотя кое-что его еще беспокоит.

— Не делай маме больно, пожалуйста…

— Я не стану. Спи спокойно, маленький.

По его бледным губам скользнула чуть заметная улыбка облегчения. Жизнь покинула тело, я опустила ребенка обратно на пол, прикрыла ему глаза и провела рукой по растрепанной головке.

— Ксюаремия, нам пора.

Я успела забыть про наставницу, а она была все это время рядом и внимательно следила за моими действиями. Но не вмешалась, чему я была рада. Я снова приняла свой истинный облик и перенеслась дальше.

Больница, отделение интенсивной терапии. Пожилая женщина без сознания, рядом с ней заплаканные сын с женой, двое внуков. Я дождалась, когда внуков выведут из палаты, а врач отведет для разговора сына и невестку умирающей, и выпила жизнь женщины. Автокатастрофа, перевернувшийся автобус, четверо погибших на месте. Через несколько часов еще одного я узнаю в больнице, прежде чем выпью его жизнь. Перестрелка, один погибший. Бандит, чья жизнь утекает так же неумолимо, как любая другая. Рыбак, угодивший под лед, — скорее всего, ты долго еще будешь числиться пропавшим без вести, пока весна не растопит лед и не отнимет у твоих близких надежду. Снова самоубийца, на этот раз ванна и вскрытые вены. Из квартиры снизу послышались веселые детские крики, и я решительно перекрыла краны, — ни к чему, что бы на головы малышам лилась кровавая вода.

— Отдохни. — Холодный голос наставницы звучит издалека, словно не касается меня. Я киваю, переношусь на кухню и делаю себе кофе. Только поднеся кружку ко рту и ударив ею о кость, осознаю, что не приняла человеческий вид. Позволяю плоти появиться и жадно пью горячий кофе. Ловлю на себе взгляд и понимаю, что наставница уже какое-то время наблюдает за мной. Превращаюсь обратно, чувствую, что пока никуда не должна спешить, но продолжаю оставаться в таком облике. Наставница тоже пьет кофе, сидя напротив. Целый час мы никуда не уходим, затем следует новая череда умираний.

Поздним вечером судьба снова приводит нас в грязную квартиру, в которой мы были в начале этих суток. Женщина лежит, уткнувшись лицом в ноги своего погибшего сына; она перерезала себе вены, а после воткнула нож в живот, но она все еще в сознании. В дверь громко стучат, я отчетливо слышу разговоры соседей:

— Что там случилось, чего она так кричала?

— Она же наркоманка, у нее ломка, наверное.

— Кошмар какой-то! Полицию вызвали?

— Да, уже едут. Может, хоть ребенка заберут, наконец…

Я снова смотрю на окровавленное тело у своих ног. В такие моменты во мне просыпается Джуремия, мне хочется разорвать эту дрянь на части.

«Не делай маме больно, пожалуйста…».

…Я не сделаю больно твоей маме, я обещала тебе… Я наклоняюсь к ней и вижу в ее глазах страдание, непередаваемый ужас от осознания своей вины. Даже я не хотела бы оказаться на твоем месте…

Гнев несколько отступает, я быстро выпиваю ее жизнь.

Наконец дежурство заканчивается. В своей комнате я снимаю балахон, принимаю человеческий облик и ложусь на кровать. Безумно хочется выпить, хотя бы немного. Но я продолжаю без движения и сна лежать до самого утра, сжав в кулаках одеяло и глядя сухими глазами в потолок.