Трудная роль

О Господи, неужели герцог опять видит ее насквозь? Но ведь она даже не видела Ричарда. Точнее, почти не видела.

– Но мне нравится, когда ты дразнишь меня, – сказала она. – Где твой пистолет? Дело в том, что я готовлю большой побег, а одному храброму мальчику придется погнаться за мной, жестоким разбойником, выстрелить в меня и заставить упасть с лошади. Ведь оружие существует не для того, чтобы стрелять в павлинов. Правда, Эдмунд?

Но мальчик был слишком умен для своего возраста.

– Ты хочешь, чтобы я забыл обо всем и верил в выдумки, а не в правду. Папа сказал…

– И что же он сказал, Эдмунд?

У открытых дверей стоял герцог, скрестивший руки на груди. Оставалось надеяться, что он вошел в комнату недавно. Всего несколько секунд назад.

Она хотела подняться, но герцог сделал жест, остановивший и ее, и Эдмунда.

– Не вставайте, Эванджелина. Вы так уютно устроились. Так что я говорил тебе, Эдмунд? – С этими словами герцог подошел к камину и тоже опустился на колени.

Эдмунд тер ладонями пушку.

– Я разогреваю порох, – объяснил он, увидев поднятую бровь отца, а затем добавил: – Ты говорил, что она несчастна. Что ей вовсе не нужно, чтобы я налетал на нее, как саранча на египтян. Я сказал Еве, что Веллингтон сотрет Наполеона в порошок. Я хотел, чтобы она улыбнулась. И она чуть-чуть улыбнулась. Правда, папа.

Герцог посмотрел на нее поверх головы сына.

– Значит, ты добился своего? Спроси ее, Эдмунд.

Эдмунд передвинул генеральского коня немного влево, а затем сказал:

– Я сделал тебя очень счастливой. Правда, Ева?

– Я счастлива как кошка, которая вылакала кувшин сливок. Разве ты не помнишь? Ты рассказывал об этом вчера вечером, и я ужасно смеялась.

– Да, папа, правда! Я придумал смешной рассказ, который ей очень понравился. И бабушке тоже. Бабушка так смеялась, что чуть не упала. А потом сказала, что я самый любимый из ее внуков.

– Потому что других внуков у нее нет. Это Оыло выражение иронии.

– Ирония, – повторил Эдмунд. – Надо будет вставить это слово в мой рассказ. Ты только объясни, что оно значит. Папа, ты хочешь услышать рассказ?

– Да. Сегодня вечером я сам уложу тебя. Послушаю, что ты придумал, и тоже посмеюсь.

– Он очень умный мальчик, милорд. Эдмунд, покажи папе, какую операцию ты придумал, чтобы разбить Наполеона.

Она отодвинулась от поля битвы. Отец с сыном заново выстроили солдат и развернули артиллерию, причем мальчик не умолкал ни на минуту.

– Неплохой выстрел, Эдмунд. А теперь наведи фланговые пушки на первую шеренгу. Да, так… Отлично. Пли!

– Попал! – завопил Эдмунд. – Я попал тебе прямо в подбрюшье!

– Да, черт побери. Придется быть осторожнее, а то ты уничтожишь всю мою армию. Подбрюшье… Где ты слышал это слово?

– Так Баньон называет мой животик. Он говорит, что я должен беречь средние части тела, потому что они мягче других… Смотри, папа.

Ева смеется!

– Да, и даже глаза сияют. Правда, совсем чуть-чуть. А теперь не хочешь ли ты поехать с бабушкой на благотворительный базар в Пантеон?

Эдмунд чуть не потерял дар речи.

– Я никогда там не был. Да, папа, да!

– Вот и отлично. Баньон стоит в коридоре с накидкой и перчатками. А бабушка ждет тебя с нетерпением.

Эдмунд обнял Эванджелину за шею, поцеловал в щеку, низко поклонился отцу и пулей вылетел из детской. Эванджелина услышала голос Баньона, но не разобрала слов. Но Эдмунд ответил слуге ликующим криком. Герцог, лениво развалившийся на ковре среди игрушечных солдатиков и пушек, казался огромным и очень красивым.

– А герцогиня знает, на что вы ее обрекли?

– Думаете, я специально заставил ее забрать Эдмунда, чтобы остаться с вами? – Герцог поднялся, протянул ей руку и помог встать: Эванджелина подняла взгляд и невольно залюбовалась им. Она с трудом проглотила слюну и попыталась отстраниться, но герцог продолжал держать ее за руку. – Да, я хотел остаться с вами наедине, но, честно говоря, идея принадлежала матери. Если бы это пришло мне в голову раньше, я бы уже давно был здесь.

Он провел ладонями по ее плечам, шее и заставил поднять подбородок.

– Если я не поцелую вас, то сойду с ума. – Он наклонился, легко прикоснулся губами к ее губам, и она затаила дыхание.

Видит Бог, она хотела отстраниться, но не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Эванджелина прильнула к Ричарду и почувствовала его возбуждение. Герцог прижал ее к себе так крепко, что их тела почти слились. В живот Эванджелины уперлось что-то горячее и упругое. Она знала, что это значит. Наслаждение было столь острым, что Эванджелина едва стояла на ногах. Новый поцелуй был крепче прежнего, их языки соприкоснулись, но ненадолго. Ричард был очень осторожен; он боялся напугать ее.

Напугать ее? Что за чушь! В ней не было ни капли страха. Она хотела раздеть его, опрокинуть на спину и сесть сверху. Хотела целовать, пока он не застонет от наслаждения. Хотела прикасаться к нему, ласкать, узнавать его тело от мят до макушки. Но больше всего хотела сказать ему правду, сказать все и…