Трудно быть ангелом

От осеннего окна тянуло холодом. Почему-то именно в этот момент я вспомнила о том, что Тим так и не заделал монтажной пеной щель под балконной дверью, хотя обещал мне это еще прошлой зимой.

Измена – страшное слово, в котором есть ощущение необратимости. Оно даже звучит как звук разбивающейся посуды.

Но у меня к изменам отношение сложилось двоякое.

Как-то в пору радикальной юности я жаловалась подруге Ольге на любимого мужчину, который заявил, что «любовь ко мне у него странным образом сочетается с любовью к другой женщине».

– Как это так? – возмущалась влюбленная максималистка, которой я была тогда. – Двухкомнатных сердец не бывает. Не представляю!

– Но если ты чего-то не представляешь, это же не означает, что такого не может быть, – мудро заметила Ольга, остудив мой гнев.

Эта ее фраза стала для меня чем-то вроде волшебного оружия против собственного раздражения и гнева. Я не раз пускала ее в ход, когда они поднимались во мне, злобно щерясь в ответ на чьи-то слова. «Так не бывает! Чушь! Ерунда!» – и другие обвинения, готовые сорваться с моего языка, эта фраза тормозила, как набранная в рот вода. Я не Бог, я всего лишь Ангел, и конечный замысел Творца мне неведом.

Рассудительности за пять лет брака во мне созрело столько, что ее можно было бы фасовать и раздавать всем нуждающимся вместо надежды.

– Что мы будем делать? – спросила я Тима, хотя было очевидно, что он ждал ответа на этот вопрос от меня.

– Не знаю… – Его лицо исказила болезненная гримаса. – Вариантов немного. Я, конечно, могу сейчас оборвать эти отношения, пока она не слишком сильно привязалась ко мне…

Он смолк, ожидая моего хода. И я его сделала.

– Думаешь, она еще не привязалась слишком сильно? Сомневаюсь… Ты, дорогой, влюбляешь в себя женщин быстрее, чем укладываешь их в постель. Я-то знаю, о чем говорю.

– Я не хочу никому причинять боль, – простонал он, – понимаешь?

– Это не всегда зависит от нас.

Я видела, что он мучается. Но видела и то, что его сомнения вслух – не более чем жертва во имя справедливости. Прежде чем принять судьбоносное решение, людям полагается несколько пострадать и поколебаться. Хотя он знал, как поступлю я. И я тоже это знала.

– В конце концов, ты же не виноват, что нравишься женщинам.

Тим был из тех мужчин, которые никогда не бывают одни, но всегда кажутся немного одинокими. И это одно из тех сочетаний, которые убийственны для чувствительного женского сердца.

– Для меня главное сейчас одно, – сказала я. – Только честно. Ты меня любишь?

– Да! Я тебя очень люблю! – Тим сжал мою руку и посмотрел на меня так, что я не смогла не заплакать.

– Это главное, – прошептала я.

Я знаю, как на моем месте поступила бы любая нормальная женщина. Но я-то была Ангелом. И решила им оставаться до конца – либо терпения, либо жизни. Хотя, как справедливо заметила моя близкая подруга, были все основания полагать, что жизнь закончится раньше.

Осеннее между

Ангелом быть трудно. Если люди страдают, как правило, из-за других людей (или, по крайней мере, так думают), то Ангелы всегда страдают из-за самих себя. Поверьте мне как бывалому создателю индивидуального ада, идеально пригнанного по всем меркам моей души.

Чему удивляться?

Все мужчины в моей жизни становились локомотивами личностного роста, даже когда я об этом совсем не просила. Иногда меня бы абсолютно устроило, чтобы меня любили, нежили и баловали, но… Моим мужчинам всегда хотелось сделать из меня нечто лучшее, чем есть. И я почти привыкла к тому, что с каждым новым возлюбленным начинается очередная «подгонка» под идеал. У других женщин, с которыми я общалась, такой проблемы не возникало. Я не раз с удивлением замечала, что девушки могут дуть губы, капризничать, выкаблучиваться, высмеивать мужские привычки, причем им это не просто сходит с рук, а добавляет очарования. У меня же сформировалось четкое убеждение, которое, как скала, бросало гигантскую тень на всю личную жизнь: чтобы тебя любили, ты должна быть идеальной. Хотя бы для одного-единственного человека.

В начале наших отношений с Тимом мы много говорили о важности свободы, про самодостаточность и индивидуальность, про отвратительность любых трафаретов. Я была убеждена, что наконец нашла мужчину, оценившего меня такой, какая я есть. Он не требовал изучать историю политических партий, чтобы поддерживать разговоры о недостатках демократии, не тащил меня с собой на футбол, не настаивал на том, чтобы я прекратила пользоваться косметикой – ибо это нарушает естественность, не критиковал меня за то, что Баху я всегда предпочту Моцарта, а скрипку – органу.

Но эта странная осень разделила мою жизнь на две половины – прошлое и будущее, между которыми я осталась висеть, не дотягиваясь уже ни до того берега, ни до другого. Вместо моста осталось только терпение.

На улице тянулся бесконечный ноябрь: сырой, темный и пропитанный запахом гниющих листьев. Я ненавидела этот запах, как и жидкую грязь разлагающегося лета под ногами: сколько ни чисти обувь – она моментально становится еще гаже.