Трудно быть ангелом

Это очень просто и в то же время чрезвычайно сложно: отбросить все аргументы о бессмысленности выпечки и рассуждения о том, что любые булки сегодня продают в магазине. Освободиться от тревоги, съедающей душу. Надеть фартук и просеять муку. Очень простой, но весьма действенный способ вернуться к душевному равновесию, напитать себя силой, источник которой древнее любой из психологических теорий. Руки ходят в вязкой массе, смешивая воедино миры, жизни, секунды, столетия… Почти как руки бога, творящего мир из несуществующей материи.

Тесто не терпит небрежности к мелочам. Как и жизнь.

Совместная стряпня объединяет и примиряет женщин лучше любых разговоров. Перепачканные мукой, словно пеплом от общего сгоревшего дома, вы без слов скажете друг другу все, что важно.

– Ты не можешь обойтись без создания красивой теории даже на пустом месте, – хмыкнула Инка, когда я поведала подругам свои мысли по поводу теста.

– Не на пустом, а на дрожжевом, – поправила ее Анечка.

– Все Ангелы слишком много думают, – заметила Ася. – Но иногда это бывает не зря.

Из теста мы налепили булок самых фантастических форм: Ася потребовала выбросить из головы все, что мы знали о лепке булок от мам, бабушек и преподавателей по трудам в школе, и выпустить на волю фантазию. Мы скручивали странные рогалики и загогулины, обильно посыпая их ванильным сахаром, корицей, кокосовой стружкой, маком и вообще всем подряд, что Ася извлекала из бесчисленных ящичков.

Когда булки ушли на противне в духовку, мы сняли фартуки, смели со стола муку и сели пить чай со сливовым вареньем и вдыхать сдобный запах.

Мне казалось, что с моего отъезда в Иркутск минуло два месяца, а не две недели: так часто бывает после удачного отпуска. Но на сей раз сказывалось и то, что мои девочки заметно изменились: в каждой из них проснулась та самая первозданная женщина – сильная и вольная, бегающая по лесам с той же легкостью, с которой мы балансируем на шпильках по московскому асфальту. И теперь они шли по жизни играючи, отметая сомнения, как хворостины, упавшие поперек тропинки.

– Ну, рассказывайте же! – Я не выдержала. – Вы обе так выглядите, словно каждый день занимаетесь сексом часов по шесть-семь и при этом успеваете высыпаться.

– Похоже, на этот раз вы довольны тем, как сработала Золотая тетрадь, – изящно заметила Ася.

– О да! Кто же еще нас научит жизни, как не наши собственные желания! Особенно когда они сбываются! – Инка скалила зубы и говорила с той же небрежностью, с которой когда-то моталась между Москвой, Одессой и Питером, зависая то у друзей, то просто у случайных знакомых.

Ветер в ее голове, похоже, набрал новую силу, но теперь он был попутным.

– Помните, я рассказывала в прошлый раз про Эдуарда? – тихо спросила она, поглаживая горячий бок кружки тонкими, почти детскими пальцами.

– Еще бы! – откликнулась Анечка.

– Сбылось?! – Я почувствовала жадность старой сплетницы.

Инка закатила глаза и томно улыбнулась.

Я безумно хотела этого мужчину. И чем больше хотела, тем более жалкой казалась самой себе. Я смотрела на свое отражение в темном стекле последнего поезда метро, на котором возвращалась домой, и меня тошнило от досады и зависти. Я смотрела на себя и всю дорогу думала – разве эта маленькая блеклая девчушка имеет хоть какой-то шанс?

И внезапно меня охватила злость. Я поняла, что опять сдаюсь, еще даже не ступив на поле боя!

На джемах мы обычно одеваемся по принципу удобства. Но потом наступил тот самый вечер, когда я в процессе сборов разозлилась на себя – ноющую слабачку с синяками вокруг глаз. И от злости вместо привычных плюшевых штанишек натянула чорные балетное трико и облегающую синюю майку без лифчика. Я уже замечала, что стоит мне одеться не в стиле инфантильного подростка, и многие окружающие мужчины тут же делают стойку. Эдуард, по счастью, не оказался исключением.

Он осыпал меня комплиментами, легкими, но навязчивыми, как тополиный пух. Мы несколько раз танцевали вместе, и, прикасаясь к нему, я чувствовала, как разгорается его желание. От него исходил жар: я видела капли пота на его груди, в расстегнутом вороте рубахи. Эдик принципиально не носил футболки и был из тех мужчин, которые всегда держат расстегнутыми три-четыре верхние пуговицы. Эти капли пота возбуждали меня, дразнили – едва удержалась, чтобы в какой-то момент не наклониться и не слизнуть их языком.

В конце джема он подошел и спросил:

– Ты очень торопишься домой?

Мое сердце екнуло, и я чуть не издала восторженный вопль индейца, размахивающего томагавком. Но, хотя на мне и были спортивные штаны, в рюкзаке как талисман лежала та самая первая пара чулок с кружевной резинкой. Вспомнив о клятве нашего клуба, я сдержалась и сказала:

– Тороплюсь, ведь последняя электричка уходит в час двадцать. И, если рискнешь меня задержать, тебе придется ловить мне машину.

– Договорились!