Трудно быть феей. Адская крёстная

Амбрелла уютно расположилась в сиреневом зале своего дворца. Цвет сирени последние годы превалировал в ее настроении. И Чомору это жутко злило: «Жёлудь с дуба, ветке легче», — без устали твердила она своей воспитаннице. А тут еще царевна-лягушка муравьев в пенек подкинула. Прикатила в гости в прошлом месяце, да и принесла недобрую весть о скорой свадьбе пустобреха: так про себя звала бывшего принца Ждана старая хранительница леса, а по совместительству — бессменная королевская нянька. Да по секрету поведала Чоморе: сиреневый, мол, признак болезненности души, тайных переживаний и страданий.

«Ишь, ты, чего удумала! Королеву нашу голубушку в мертвячку обратить! А все эта треклятая психья логия, будь она неладна! Ах, ах, сиреневый — это «маленькая смерть!», — передразнивая царевну, противным голосом пропищала Чомора. — Да вовек такому не бывать, чтобы из-за пустопорожнего человечка красавица наша смерть приняла!» — ворчала про себя старая карга, заваривая свежий чай с лесными ягодами и собирая на поднос разносолы-вкусности для своей любимицы.

Нянька упрямо считала, что королева зря простила бывшего мужа и ценой своей магии спасла его от страшного наказания. Заклятье Вечного поиска совершенства грозило неверному возлюбленному феи, но Амбрелла выбрала лишение магии за нарушение обета.

«А теперь что? Сердечко свое разбитое Эллочка в науках тайных по иголочкам-лепесточкам собирает. На других женихов и не глядит вовсе. А ведь за последний год кто только не сватался! — причитала Чомора, накладывая в розетку варенье из еловых шишек. — И эльф златовласый из Зеленых лесов на крылатых конях припархивал, и Кощей Бессмертный на драконе подкатывал, и Иван-царевич на ковре-самолете залётывал, да все без толку. Сидит в книжках своих, колдовство человечье изучает. Ох, не к добру это, быть беде!»

Так, продолжая ворчать и ругаться себе под крючковатый нос, Чомора закончила приготовления и ласково тронула крупный оранжевый цветок, что свисал над кухонным столом с лианы. Раздался нежный перезвон, и в распахнутые двери вбежали еноты. Подхватили подносы с чаем и яствами и под предводительством старой управляющей чинно потопали по коридору в направлении королевских апартаментов.

«Охо-хонюшки-хо-хо, и зачем госпоже человеческое колдовство понадобилось? Своего что ль не хватает?» — вздыхал старый леший Дубовод Семидневич, отпирая дверь в погреба тяжелым латунным ключом. Подумал так-то и тут же себя одернул: до сих пор гаркун вину за собой тащил. Это он тогда замордовал-запутал принца Ждана, да к королеве привел. А ведь говорила Чомора, предупреждала: «С копытца воду не пьют, с лица души не глядят».

«Не послушал, старый дурак, каргу мудрую, вот и снимаем теперь пустоцветы вместо ягодок», — тоскливо вздохнув, лешак поднажал на ключ.

Замок скрипел и сопротивлялся изо всех сил, не желая пускать управляющего в погреба на разорение: «Хоть бы деточка народилась в браке-то, все легше соловушке нашей жилось бы. Так и тут подкачал, шалопут окаянный!»

За столько лет так и не смирился, не привык старый управляющий к тому, что королеву Амбреллу решением Совета Древнейших лишили крыльев, а вместе с ними и природной магии. Те крохи, что остались в руках у феи Вечного леса, лешак и за силу-то не считал.

А подручную волшбу и вовсе баловством дитячьим обзывал: крючочки рассыпь — оградка поднимется тот час из колючек шиповника; гребень урони с руки правой — так и вовсе лес встанет непроходимый в тот же миг. А уж рукавами махать да прудами с лебедями разбрасываться на пирах, так то всякая вертихвостка навроде царевны-лягушки может. Велика хитрость вещицы природными чарами напитать, да фокусы показывать. То ли дело магия леса.

Вспомнив про царевну, леший сердито засопел: не любил Дубовод Семидневич волшебницу молодую да из ранних! Поговаривали феечки, будто бы влюблена лягуха была в принца Ждана, все ждала, когда он руку и сердце ей предложит. А он возьми да и влюбись в подружку лучшую, в фею лесную. Да не в простую, а в саму королеву! Всех девиц-красавиц разом царевич замечать перестал, мучился, пырхался, да и пришел свататься вопреки воле отца.

Так и обженились они тогда по законам Вечного леса, наплевав на советы старших и на предупреждение Чоморы: не признает, мол, никогда, Беспардон Долдонович обряд лесной. А вместе с ним и мир человеческий в праве женой законно называться откажет.

Но влюбленная Амбрелла (Эллочка, как звали ее близкие) по молодости лет и неопытности своей не принимала увещеваний, а Ждан так и вовсе такие мелочи глупостью считал. Думали, глупые, царь-батюшка смирится, да и признает невесткой королеву Вечного леса. Не тут-то было. Старый царь рогами уперся, депозиты поотбирал, из замка выставил, и условие поставил: либо государство и трон в наследство, либо любовь-морковь, но без короны царской.

Поначалу-то разъярился Ждан да ушел, в чем был, жить к любимой. А было у него немного немало тридцать три повозки добра разного. Пришлось даже отдельное крыло ко дворцу пристраивать, чтобы пожитки принца разместить.