Трудно быть феей. Адская крёстная

«И жили ведь, не тужили, — справившись с упрямым замком, спускаясь по ступеням в закрома, размышлял Дубовод Семидневич. — Гостей привечали, сами по гостям катались. Мед-пиво пили. А вот, поди ж ты, как оно вышло…»

«Век живи — ничему не научишься», — эту мысль последние годы мусолил в себе старый управляющий и королевский учитель премудростям жизни. Ученики Дубовода за глаза прозывали Неделька: очень уж любил старый лешак путников-неучей водить вокруг старого дуба кругами по семи дней. А то, что неуч в лес попал, так то и моховому видно. Ногами топает, аки дубыня, шорохов-вздохов боится, тени собственной пугается. А уже как от лешачьего наваждения избавиться, так вовсе не знает. Таких и проучить не грех.

Вот так и привел лешак принца Ждана к королеве своей по глупости, да поддавшись на уговоры гаевки-любимицы: красивый, мол, да пригожий, а глаза что озера глубокие. Подвела под топор деда старого внучка окаянная! Потому и чувствовал старый леший вину свою вот уже который десяток лет, за то и любое желание своей королевы старательно исполнял в меру своих сил и возможностей.

Вот и теперь спускался в погреба старый лешак не просто так, а по принуждению: за волшебным говорящим зеркалом, что выменял давным-давно в подводном царстве через старого знакомого корабельщика Садко. Чудеса чудесные показывала вещица, коли знать волшебные слова. Подарок сей Дубовод Семидневич приволок королеве аккурат в день ее рождения. Поигралась тогда госпожа с придворными феечками, повеселилась-посмеялась, заморские таинства разглядывая, да и отправила подарок в закрома. В своём доме куда как много интересного, невиданного да неизведанного. А вот теперь понадобилась зачем-то колдовская стекляшка.

«Быть беде, как есть, быть», — покачал головой Дубовод Семидневич и велел полуверице, что богатства королевские охраняла денно и нощно, упаковать зеркало да в сиятельные покои королевы в тот же миг доставить.

Амбрелла сморщила хорошенький носик и дернула плечом, когда раздался стук в дверь: несчастные глаза лешака и возмущенное ворчание Чоморы раздражали. Но что поделать, приходилось терпеть: старые хранители леса служили в ее семье с незапамятных времен и нянчили еще ее родительницу.

А когда, к несчастью, юная наследница лес и вовсе осталась без старших рода, что погибли при странных обстоятельствах, так и вовсе Чомора и Дубовод заменили ей родителей. Любовь и благодарность жили в сердце королевы, а потому снисходительно относилась она и к чудачествам старого лешего, и к опеке Чоморы.

Искреннюю заботу, что тонкими ниточками тянется из глубин души и сердца, а не вырастает шиповником по принуждению или из чувства долга, лесные жители ощущали так же верно, как магию леса. Любовь, как и волшебство, струилась в их жилах, билась в сердцах. И горе тому, кто по незнанию или глупости, а то и по злому умыслу осквернял светлое чувство.

Черным ядовитым плющом покрывалась душа лесного народа, мрачные тени поселялись в зеленых глазах, счастье и радость постепенно отмирали в сердцах. Вместо них в самом средоточии жизни — в солнечном сплетении — зарождалось равнодушие и холод. Виновнику же оставалось уповать лишь на то, что обиженное существо, лишенное света любви, не будет мстить. А мстить духи леса умели изощренно. И не сразу.

Именно холодность чувств и замечала последнее время в своей воспитаннице и королеве старая Чомора. И все сильнее предчувствие беды холодило грудь, да так, что даже листочки из прически стали желтеть и опадать, а цветы потеряли яркость и аромат.

Вечерами за чашкой чая, переделав все хозяйственные дела, вместе с Дубоводом судили-рядили: как быть да что делать. Ни единой мыслишки здравой не приходило в их мудрые головы. Не ведали хранители-воспитатели, как спасти-уберечь свое чадушко ненаглядное от страшного ледяного морока, что тихой сапой медленно, но верно день за днем превращал сердце Амбреллы в глыбу льда.

Ни Чомора, ни Дубовод ни разу за долгие свои лета с такой напастью не сталкивались. В старых преданиях, сказаниях и книгах о такой беде упоминалось вскользь. Да и не влюблялся никто из фей долгие века в людей до такой степени, чтобы связать себя узами Вечной любви.

В разъединственной легенде, что откопали совы-книжницы в королевской библиотеке, и вовсе рассказывалось про глупого человеческого юношу, что приглянулся Снежной королеве, да и принял добровольно в свое сердце кусок льда на веки-вечные. Кабы не девица его отчаянная, так бы и остался бедолага в мертвых чертогах на краю мира, без ума и без памяти.

А тут дело другое, заковыристое: не смирилась Эллочка с потерей своей, простить, может, и простила окаянного, да вот радость по капельке ушла за годы долгие, что жила и надеялась, любила и верила. Потому морок и вполз незаметно в сердечко нежное, лапками своими ледяными солнышко души опутал, разум заморочил. И что теперь делать, как помочь любимой правительнице Вечного леса, к кому за советом бежать, у кого лекарства выпрашивать, не ведал никто в королевстве фей.