Трудно допросить собственную душу

Ему снова вспомнилось то кошмарное утро третьего сентября, когда он, скорее из озорства, чем из корысти, решил взглянуть на тот знаменитый дом. Съемка должна была быть только после обеда, но Лене он соврал, что будет работать с раннего утра, и она ничего не сказала, кивнула… С тех пор как Олеся уехала в Париж, Лена немного успокоилась, а до этого закатила ему несколько сцен… Он приехал в тот переулок, куда выходил нужный ему подъезд огромного дома, проверил адрес, подыскал место для стоянки и удобно устроился за рулем. Некоторое время он рассматривал окрестности, любовался кусочком Покровского бульвара. Деревья были еще совсем зеленые, осенью еще и не пахло. Он немного помечтал, как здорово было бы жить в этом самом доме, прогуливаться по вечерам по бульвару, чувствовать себя барином в огромной квартире… Хотя собственная квартира вполне устраивала его размерами, планировкой, он все же не был в ней хозяином. Была хозяйка — Лена. Она получила эту квартиру в наследство от родителей, они переехали на окраину, а любимую единственную дочь с мужем поселили в центре. Он поморщился, когда вспомнил о теще и тесте. Деловые люди, ничего не скажешь, делали дела, когда никто еще и не помышлял о бизнесе… Отец теперь работал в ОВИРе, мать Лены — в паспортном столе, и все завидовали Саше, говорили, что таких родственников надо любить и беречь… Вместе они могли горы свернуть и сворачивали до сих пор, крепко держались за свои места, несмотря на возраст. Знакомых у них была уйма, и Лена привыкла при каждой малейшей трудности говорить: «А, мама устроит! А, папа сделает!» И устраивали, и делали, и закабалили Сашу до последней степени. Он чувствовал себя неполноценным человеком рядом с ними, и даже Лена иногда позволяла себе пренебрежительный тон в отношении его. Но почему-то до последнего времени он не задумывался об этом. Что он представляет из себя? Что он может без жены и ее родителей? Что у него есть, чем он действительно обладает? Ничем! У него есть талант, аппаратура, работа, определенная известность, определенные связи… Но Лена фыркала, когда он пытался хоть как-то утвердить себя, и просила не морочить ей голову. И он не морочил, уходил в тень. Нет, жена не тиранила его попусту. Она привыкла к тому, что иногда он приводил домой девочек, чтобы поработать, усвоила, что иногда он может задержаться допоздна, не прийти в намеченное время, быть в плохом настроении и не объяснять ей причин… В сущности, это была золотая жена — заботливая, внимательная, даже терпеливая… Она никоим образом не мешала ему работать. Работа — это был культ в ее семье, она все могла простить, если дело касалось работы. Но если нет… Какой мелочной и сварливой она могла быть в таких случаях, как выбор обоев, цвет обивки, покрой костюма. Все контролировала, над всем издевалась, и в конце концов он кричал: «Кто тут фотограф?» — «Фотограф — ты, — скромно отвечала жена. — А вкуса у тебя все равно нет!» Но это все же были мелочи, и он мог уступить ей и снова жить нормально. Особенного давления он не испытывал. И только в последнее время… Что случилось? Что изменилось в его жизни? Почему он с трудом теперь выносил выступления Лены, почему часто орал на сына, почему не мог видеть тестя и тещу? Неужели из-за Олеси?! «С  ума сойти, но я ведь ее не люблю! — смеялся он про себя. — Это исключено, такой подснежник не для меня… И вообще глупости. Она слишком много болтает!» Олеся действительно наболтала ему столько, что приходилось задумываться. И он впервые спрашивал себя, почему он играет перед женой такого бодренького, в общем послушного мужа, почему уступает ей право принимать все решения, почему чувствует себя хозяином только в своей работе, но не в своем доме? И почему невозможно изменить жизнь, почему это так трудно? Ответ получался слишком простой и слишком обидный — из-за материальной зависимости. Квартира принадлежит жене, даже студия, в которой он отходит душой, тоже принадлежит жене, в случае какой-то ссоры всегда победит жена — если не своим авторитетом, то весом законов… А законы знают ее родители, уж они сумеют поставить на место зарвавшегося зятя, сделать из него котлету… «Они управляли мною все эти годы, то лаской, то угрозой, причем угроз я старался не замечать! А на самом деле они покупали меня этой квартирой, этими вечными подачками, унижали, лишали собственного мнения и в конце концов приручили так, что я даже модель снимаю с оглядкой на жену! Даже мораль читаю этим девочкам, из которых каждая пятая почему-то влюбляется в меня! Говорю им, что у нас не получится сотрудничества, если мы станем спать вместе! А почему это?! — Он остановился на этой мысли, и она привела его в бешенство. — Я говорил все это только потому, что Лена всегда меня контролировала! У нее дьявольский нюх! Работа — работой, но завести кого-то на стороне… И она сразу почуяла неладное, когда я привел Олесю… Девчонка свела меня с ума своей хваткой, я чуть не трахнул ее прямо в студии. И надо было это сделать! Надо было стать человеком хоть раз, пусть негодяем, но свободным негодяем! Господи, как же мне все это осточертело, как надоело!»