Трудное детство (СИ)

Альбус Дамблдор вернулся в школу. Не отпустили, попросили еще подиректорствовать, но остальные должности он с себя сложил. Нельзя быть судьей тому, кто так ошибается. Появившись в своем кабинете, он начал раздумывать, как исправить ситуацию. Ну, магглам уже рассказали, что происходит в интернате, который, на деле, приют. Он сам и рассказал Джону* и даже показал. Но это наказание, а не исправление. Что делать?

В кабинет стремительно вошла МакГонагал.

— Альбус, это неслыханно! Такое неповиновение!

— Что случилась, Минерва?

— Эта разленившаяся Поттер…

— Разленившаяся? — Дамблдор неожиданно вскипел. — Да что ты о ней знаешь?

Опустив воспоминания в Омут Памяти, директор чуть ли не силой засунул туда своего заместителя. Там было много… И рассказ Петуньи об «Уродке», и воспоминания врача, и воспоминания парамедика, впервые в жизни увидевшего ребенка с разорванной промежностью. Потом воспоминания сестер-монашек с твердой уверенностью в своей правоте. И везде, везде было лицо «этой Поттер». Обезображенное болью, погасшее, отчаявшееся, смирившееся. Лицо маленькой девочки, пережившей такое, что инквизитор бы просыпался в кошмарах. И он не отпускал Минерву, пока та не досмотрела до конца. Из омута вышла уже отчаянно плачущая женщина. Какой бы ни была Минерва МакГонагал, спокойно смотреть на истязания ребенка она не могла.

— Альбус… Как же так? Как такое может быть?

— Вот так…

— Я дура, Альбус. Давай ты меня уволишь?

— Не давай. Мне самому не дали уйти. Так что будем исправлять, что наворотили.

— Знаешь, а девочка называет мамой мисс Тонкс с шестого курса Хафлпаффа.

— Вот и хорошо, значит, есть та, что отогреет девочку. Знаешь, я много видел таких детей в лагерях Геллерта. Если удавалось отогреть, то они нормально росли…

— А если нет?

Альбус промолчал. Молчание было красноречивее слов. Любых слов.

Тут внезапно камин озарился зеленой вспышкой, и на ковер ступила Андромеда Тонкс, которая явно была не в духе. На это указывали и плотно сжатые губы, и письмо, зажатое в руке, и мечущие молнии глаза.

— Дамблдор! Это что такое, я вас спрашиваю? Почему я вдруг узнаю, что стала бабушкой? Что в вашей школе происходит?!

— Ты правильно воспитала свою дочь, Меда, — тихо проговорила Минерва, а Дамблдор просто показал рукой на Омут.

Раздраженная женщина нырнула головой в артефакт, а Минерва просто всхлипывала, вспоминая… Только что просмотренные картины стояли перед глазами. Она и предположить не могла, что такое может быть. Дочь протестантского священника, видевшая очень разное отношение, не могла представить, что в современном мире могут повториться давно, казалось, забытые ужасы.

Из Омута вывалилась Андромеда. Упав в кресло, наколдованное Альбусом, она пыталась отдышаться.

— Кто это? О ком это?

— Это моя самая большая в жизни ошибка, Меда, — проговорил Дамблдор. — Это девочка, которой твоя дочь стала мамой. Гарриэт Поттер.

— Значит, вот оно как… Как же так, Альбус?

— Ну откуда я мог знать, что Петунья такая… такая…

— Тварь? — спросила Минерва.

— Ты, Меда, не пугай ребенка, хорошо? И не ругай дочь, она правильно поступила. Может быть, она спасла жизнь Гарриэт, согласившись быть ее мамой.

***

Маленькая девочка разучивала свое настоящее имя, сидя на коленях самой лучшей мамы на свете.

— Как тебя зовут?

— Уро… ой.

— Тебя зовут Гарриэт. Давай вместе повторим: Гар-ри-эт.

— Гар-ри-эт. Ой, получилось!

— Ты моя умница. Вот тебе печенька за это.

А другие смотрели на эту пару и поражались огромному доброму сердцу своей соученицы, о которой они, оказывается, ничего не знали. Отложив в сторону все дела, девушка возилась с ребенком, помогая ему освоиться, успокоиться и начать жить. Даже дети, отчаянно скучавшие по родителям в школе, не завидовали. Они учились сопереживать.

Дверь в гостиную открылась, и вошла Андромеда. Быстро найдя взглядом дочь, она замерла, наблюдая, как ее девочка возится с Гарриэт. Узнавая себя, свои интонации, движения, даже слова. Видела, как маленькая девочка прижимается к ее дочери, и понимала, что все заготовленные слова вылетели из головы. «Нет, значит, буду бабушкой», — подумала Андромеда и медленно подошла к только сейчас ее заметившей дочери, которая ойкнула и как-то очень быстро закрыла девочку собой. Это почти рефлекторное движение вызвало слезы на глазах Андромеды. Она присела на диванчик и, глядя маленькой девочке в глаза, сказала:

— Ну здравствуй, малышка.

Маленькая девочка несмело улыбнулась и спросила:

— Мамочка, а кто это?

Но Нимфадора не успела ответить, потому что на этот вопрос ответила ее мама:

— Я твоя бабушка, милая.

И Тонкс поняла, что ее мама приняла малышку. Приняла так, как только умела — всей душой и всем сердцем.

— А что такое «бабушка»? — спросила девочка, и Андромеда воочию увидела картины из Омута.

— Это мамина мама, — улыбнулась Нимфадора.

— Нимфа, — начала Андромеда, привычно ожидая «не называй меня», но этого не последовало, поэтому женщина запнулась. — Собери малышку, тебя с ней отпустили на недельку домой. Нужно ее в Мунго свозить и одеть еще, у нее же нет почти ничего, старая кошка в очередной раз «не подумала».