Трудное время для попугаев

Да, днем со мной что-то случается. Начинает тошнить от вранья, и прилипает вопрос, простой, как сковородка: а для чего? Все равно рано или поздно все узнают – так, может, хватит? Но мамин взгляд пересекает местность и застает меня как раз на выходе из роли. «Никому ничего, слышишь? Пока никому ничего…» Да ладно, знаю, что страшно, и мне страшно. Ты же видишь, я уже почти профессионально вру, вдохновенно отвираюсь за все пятнадцать лет жизни, и, кстати, это ты, а не я бросилась то-гдак телефону, прочитав записку… Куда, зачем, кому? Вот тогда действительно не нужно было! Ты кинулась к ним, когда у тебя есть я. Что они, посочувствовали бы? Даже если искренне, что нам от этого? Понимаю, ты не хотела ничему верить, набирала чьи-то номера, нажимала на рычаг, набирала снова и снова, не понимая, что телефон отключен. Он не работал сутки, я догадалась: суток тебе хватит. А когда он заработал, ты уже смогла нормальным голосом ответить: «Нет, он не дома. Затрудняюсь ответить, он нас покинул…»

«Игорь Николаевич не поверил, – удивилась ты, опуская трубку. – Он решил, что я шучу».

«Конечно, шутишь, – ответила я тебе. – И нам не нужно, чтоб кто-то чему-то верил».

И пошло: день, еще день, и еще, и еще…

Телефон. Мы смотрим друг на друга, я подхожу.

– Натусенька, деточка, это Анастасия Максимовна. Папочка не вернулся? Он в Швеции? Да, я понимаю. Он в прошлом году – не помню откуда – привез роскошный блошиный ошейник. Я просто не знаю, как буду ему благодарна, если он сможет еще, может, даже парочку, да, детка, именно противоблошиный, именно такой…

Парочку так парочку. Папочку поцелую. Все у нас замечательно, все здоровы. Ну что вы, не стоит, вас также!

Эта останется или отчалит? Может, еще и останется: у них с мамой общая страсть к гомеопатии.

Выхожу из подъезда. Раньше, казалось, никому не было дела, куда ты там собралась, а теперь будто специально стараются столкнуться. Ничего, ничего. Жму кнопку: улыбка, сияние очей.

– Наташа! Хорошо, что встретила тебя. Мы уже беспокоились: что-то вас никого не видно. Папа в командировке? Смотрю – машины нет… A-а, в ремонте… Он что, попал в аварию? Ты меня напугала… Мы с Николаем Григорьевичем видели его роскошный репортаж с Аустерлицкого вокзала, застали только кусочек, включили телевизор, а уже заканчивалось. Это, конечно, безобразие, что вы не предупреждаете! Нет-нет, не сержусь, просто безумно люблю его передачи, и книги, и его самого – чудный человек, берегите его, Наташенька. Всё, всё, не задерживаю, привет маме!

Ну что за дурацкие вопросы? Делать ей нечего, как только высматривать из окна, кто уехал, кто приехал, будто машина не может стоять в гараже. Тоже мне, доктор наук! Занималась бы своей экономикой. Чего мама с ней сюсюкается – довольно противная тетка. А Никоша, ее муж, славный: никогда не улыбнется, но не найти человека веселее, у него даже очки какие-то лучезарные. Но Смирновы – папин круг, наверное, он им и останется…

Опять телефон звонит, звонит. Ну что еще, кому они так срочно понадобились?

– Я возьму, – отстраняет мама меня, уже подошедшую. В ее глазах надежда: а вдруг?

– Ольга?

Мне даже не надо напрягаться, чтоб слышать мощный бас Барковской, он выползает из трубки, как мохнатое чудовище, все расталкивая на своем пути и увеличиваясь на глазах.

– Так и знала, будешь торчать дома! Да ты с ума сошла! Сегодня же аукцион, предупреждала ведь… Чего ты сидишь? Это блюдо – настоящий Броувер! Нет, я ее жду, а она спокойно сидит, ты вообще понимаешь, что делаешь, дорогая? Я для тебя разогнала нормальных людей: самого Тошика отправила к черту на рога! Немедленно, слышишь, немедленно сюда! Гена еще не уехал? Еще не приехал? Виталька спутал, паразит!.. Да, говорил, что видел, да он вечно… не в этом дело… Звони Самвеляну. Звони-звони, он подвезет, скажи, я велела. Жду. Да, чтоб не забыть, к реставратору с Тушинской не ходи: негодяй. Я Линке сказала: тащи этот столик обратно и надень ему на башку – какое ж это черное дерево? Обычная пошлая травлёнка.