Трудное время (ЛП)

— Он не говорил тебе, что ты ненормальная, из-за того, что связалась с заключенным?

— Нет…, я ему об этом не рассказывала.

При этом на лице Эрика появилось облегчение.

— Я рассказывала ему только, что у нас отношения на расстоянии, и, что я не знаю, что с тобой делать.

Он поднес бутылку к губам, не глядя на меня, поставил ее обратно на стол. После долгого молчания он сказал:

— Ты знаешь, я все еще не отдал тебе твой рождественский подарок. Я забыл занести его в тот вечер, когда привез тебя домой из аэропорта, когда мы поругались.

— Я тоже еще не отдала тебе твой подарок.

Немой вопрос повис между нами, куда приведет нас эта выпивка? В мою квартиру, где он сможет раздеть меня, и обнаружить цветочную атласную ткань? Я буду лгуньей, если притворюсь, что мне было легко эту неделю без нашего секса. Пять лет я отказывала себе в этом, но, теперь, когда я знала, какого это с правильным мужчиной… это казалось жизненно необходимым как еда, вода или воздух.

— Хочешь поужинать? — спросила я.

— Я бы не отказался.

— Я приготовила фрикадельки. Хочешь спагетти?

Он кивнул.

— Да. Хочу. — Его взгляд был горячим, и говорил мне, что он жаждал намного больше, чем это, после этой ужасной недели.

Мы допили наши напитки, больше ни о чем, особо не разговаривая, я закинула пустую тару на бар и попрощалась с Кайлом.

Поднявшись в квартиру, я включила свет в гостиной, но когда мы скинули нашу верхнюю одежду на качалку, я по-прежнему была в неведении по многим фронтам. Я отыскала его взгляд, и задержалась на нем. На улице заревела машинная сигнализация, и ее звук снова вызвал мое расстройство. Я опустила взгляд к ногам Эрика, и казалось, что он принял это за подсказку, нагнувшись, чтобы развязать свои ботинки.

Когда он выпрямился, я спросила:

— У нас все… хорошо?

Его выражение лица стало жестким и смертельно серьезным.

— Я хотел спросить у тебя тоже самое. Потому что мои чувства к тебе не изменились, из-за… из-за этой тупиковой ситуации. Ничуть. Я люблю тебя, как и прежде. Это тебя что-то не устраивает, поэтому ответь мне. — Он не был зол. Не совсем. Сейчас его голос был напряжен от отчаяния.

Я уставилась на его шерстяные носки.

— Мои чувства к тебе тоже не изменились.

— Это не так, если ты по-прежнему размышляешь над тем, чтобы расстаться, если я поеду к сестре в пятницу.

Я закусила губу.

— Это единственный способ, который пришел мне на ум, чтобы, возможно…, заставить тебя принять решение, которое лучше для тебя. Я не хочу потерять тебя, если произойдет что-то плохое и тебя отправят обратно в тюрьму. Потому что я люблю тебя.

— Но ты потеряешь меня. Ты подготовилась к этому. Ты бросишь меня, если я скажу, что должен ехать.

Я слабо улыбнулась, дрожащими губами от наворачивающихся слез.

— Я скажу все что угодно, лишь бы удержать тебя на свободе.

Его брови сдвинулись, а его прекрасное лицо внезапно смягчилось

До него дошло, осознала я. Наконец, я нашла, способ объяснить, который пробьет брешь в этой стене замысловатых этических норм.

— Я предпочту, чтобы ты жил на свободе, обычной жизнью без меня, чем встану на твою сторону и притворюсь, что меня вполне устраивает то, что ты рискуешь всем. Рискуешь всем из-за ненависти к человеку. Из-за какого-то куска дерьма, который не заслуживает права на то, чтобы отобрать у тебя все чего ты добился с таким трудом, за последние пять лет. — Мой голос повысился, зарождающиеся слезы испарились. — Не уезжай, и никому из нас не придется терять.

У него не было необходимости отвечать. К этому моменту я знала его ответ дословно. «Не заставляй меня выбирать между тобой и семьей». Между его новоиспеченной любовью ко мне и тридцатью с лишним лет привязанности к сестре. И, если уж на то пошло, между слепой похотью и кровной преданностью. Я должна признаться, что мне не выиграть этот бой. Но я никак не могла отделаться от чувства, словно я должна это сделать. Не могла отделаться от чувства, что я относилась к нему лучше, заботилась о нем больше. В любом случае, заботилась о нем по-другому. Меня взбесила та женщина, которая угрожала Джастину, что Эрик расправится с ним. Это была женщина с убеждениями Кристины, которая идеализировала или боготворила первозданный кодекс мужественности. Око за око — прямо, как гласят те чернила на его плече.

— Ты все тот же парень, который набил те татуировки, — сказала я грустно, опустив глаза на его руку. — Ты говорил мне, что изменился, но тобой по-прежнему руководит эта чертовая жажда мести, не так ли?

— Я еду не для того, чтобы наказать его. Я еду, чтобы поддержать сестру. И мне надоело об этом разговаривать, ладно?

Я замолчала. Не уверена, что он когда-либо закрывал мне рот вот так, даже, когда мы ехали домой из аэропорта. Он всегда был готов жертвовать. Доказывать. Мы оказались на распутье, и пока я рассуждала какую дорогу мне выбрать, Эрик видел только один путь. Я могу угрожать. Я могу бросить его, когда он сядет в свой грузовик в пятницу против моей воли. Но он все равно сядет в этот грузовик. Возможно, он уедет и вернется в воскресенье вечером, в полном порядке, совершенно свободный…