Трудности перевода. Воспоминания

Этапным для меня было знакомство в том же 1984 году с Чарли Роузом. Впоследствии он переехал в Нью-Йорк и стал одним из наиболее уважаемых столпов серьёзной американской тележурналистики. В те годы Роуз вёл программу Nightwatch («Ночной дозор») на канале CBS, офис которого располагался в нескольких кварталах от нашего посольства. Двухчасовой эфир повторялся дважды: с 2 ночи до 4 утра и с 4 до 6. Несмотря на неурочный час, по подсчётам CBS, у него была чуть ли не пятимиллионная аудитория в Северной Америке. К ней относились и люди, дежурившие по службе ночью, и те, кто просто интересовался политикой, записывал программу (видеомагнитофоны тогда уже широко использовались) и смотрел её в удобное для себя время. Но два часа чем-то нужно было заполнять. Тут и подвернулся советский дипломат, к тому же специализировавшийся на горячей тогда теме ограничения вооружений. В общем, Роуз стал приглашать меня на свою программу регулярно. Практика для меня была отличной, не говоря уже о возможности знакомства с интересными людьми. Одни из дебатов, например, прошли с сенатором Дэном Куэйлом, который впоследствии стал вице-президентом США. В Америке он имел репутацию простака, но тогда в сенате курировал тему тактической ПРО и в военных вопросах разбирался вполне профессионально.

Волею судеб в очередной раз в эфире у Чарли Роуза я оказался на следующий день после того, как Генеральным секретарём ЦК КПСС стал Михаил Сергеевич Горбачёв. Роуз спросил: «Как вы думаете, теперь вы пойдёте лишь на небольшие изменения во внутренней и внешней политике или, может быть, попробуете нечто кардинально новое?» Я ответил, что думаю: следует ожидать чего-то существенно нового. Однако, признаюсь, я не мог и представить, насколько действительно фундаментальными будут изменения.

С Роузом мы общались ещё не одно десятилетие, в том числе и когда я стал Постоянным представителем России при ООН.

Посольство СССР в Вашингтоне тогда искало новые формы пропагандистской работы. По случаю очередного съезда КПСС в феврале 1986 года решили сделать то, чего не бывало никогда ранее — организовать в посольстве большую пресс-конференцию. Проводить её в торжественной обстановке в Золотом зале поручили первому секретарю группы прессы Владимиру Кулагину и мне. В посольство пригласили немало журналистов. Сама по себе пресс-конференция ничем не была примечательна. Мы не могли отвлекаться от партийных текстов. Любопытным стало продолжение. На следующий день в газетах, в том числе и в New York Times, появились сообщения об этом необычном явлении с фотографиями. Подпись под фото в New York Times именовала меня заместителем директора Института США Виталием Журкиным. Между нами была «небольшая» разница как в положении, так и возрасте. Уважаемый профессор закончил институт в год моего рождения.

Особняком стоит выступление в американском конгрессе после Чернобыльской катастрофы, случившейся 26 апреля 1986 года.

1 мая по причине праздника Посольство СССР в Вашингтоне не работало. Большинство его сотрудников, включая временного поверенного (посла в стране в это время не было), отдыхало на посольской даче. Я остался дома и утром вышел с женой и родившейся в Вашингтоне дочкой Настей на теннисный корт. Когда мы вернулись домой, раздался звонок от дежурного дипломата: руководство посольства поручало мне дать «неформальный брифинг» группе американских конгрессменов по их просьбе. Я заехал в посольство, забрал листочки с обрывочной информацией, главным образом тассовской, которая поступала к нам из Москвы, по поводу чернобыльской трагедии, и направился в конгресс. Зайдя в тот зал, номер которого мне указали, я понял: что-то тут не так. Я насчитал двенадцать телекамер. Вспомнил, как мне объясняли, что восемь телекамер уже означают сенсацию. Но отступать некуда. Последовавший почти полуторачасовой разговор с конгрессменами напрямую транслировался CNN и вызвал ажиотажный интерес американского телевидения и других СМИ. По определению телекомпании CBS, появление советского дипломата в конгрессе было «почти таким же экстраординарным, как и сама чернобыльская авария». На следующий день почти все газеты (Washington Post, New York Times, Chicago Tribune и т. д. и т. п.) вышли со статьями и фотографиями на первой полосе. По определению одной из них, конгрессмены так удивились, как будто перед ними в зале слушаний появился жираф.

Своеобразно реагировала русскоязычная эмигрантская пресса. Одна такая забавная публикация, озаглавленная «Плейбой на Потомаке», заслуживает пространного цитирования — она хорошо отражает дух времени.