Трудности работы авантюристом

Джорджи стоял в пару десятков шагов, боясь приблизиться, он считал себя в этом месте откровенно лишним. Не мог он разделить общее горе, не мог… потому что не знал старого эльфа, по которому все горюют. Однако он услышал тихий слегка гудящий голос учителя, каким-то образом его негромкое бормотание пронеслось сквозь рыдающую толпу и капли дождя, что продолжали тихо падать с крышь, голос учителя был в этом месте как порыв ветра, как внезапный холодный сквозняк, и Джорджи содрогнулся, услышав слова:

— Вот куда ты решил потратить мой прощальный подарок, Аверакл… прости меня, мой старый друг, я не успел проститься…

Джорджи отвёл взгляд от учителя. Почему-то смотреть на него ему было нестерпимо больно. Удивлённый он дотронулся рукой до краешка глаз, и вытер набежавшие слёзы. Джорджи не помнил, когда последний раз он рыдал. И тем удивительней было, что слёзы он лил из-за чужой боли, из-за чужой грусти, не из-за своей… и внутри его души не ощущалось ничего, ни даже крошечной тени эмоций, а слёзы почему-то бежали из глаз.

Чтобы отвлечься немного, Джорджи поискал взглядом Отрыжку, та мельтешила у промокшего подола старой эльфийки, что сидела у древа рядом с учителем. Отрыжка улеглась в ноги эльфийки и то и дело лизала ей пятку розовым влажным язычком.

Джорджи улыбнулся, и отвёл взгляд. Ещё раз он оглядел округу, вдали за несколькими рядами домов он видел человеческие заспанные лица, возможно немного ошарашенные, а некоторые гневные и уставшие, их явно разбудило это ночное представление, и они не были этим довольны. Однако все люди держались в стороне, как бы за невидимой чертой – преградой отчуждения. Но всё-таки один человек помимо Джорджи здесь был, он стоял чуть в стороне, шагах в шести от дозорного, и нервно дрожал. Облачённые в металлическую защиту, под которой виднелся серый камзол, в руках сжимал алебарду, а на лицо был весьма юн и… смешон. В окружении горюющих эльфов этот стражник ощущал себя явно более лишним и чуждым, чем мгновением назад ощущал себя Джорджи. Стражник тупо пялился в потрескавшуюся кладку дороги. Со лба его стекали холодные капли. Фонарь в руках дрожал, увлечённый дрожанием его рук.

Джорджи ухмыльнулся и подошёл к стражу, желая поговорить, просто перекинуться парочкой слов, видя в этом стражничке отражение себя предыдущего и душу родственную его смущению в этом эпицентре горя и прощальных мук.

Но не успел Джорджи заговорить. Не успел хлопнуть стражника по горбатой спине в лихом приветствии, как услышал лязгающие шаги по каменной брусчатке влажных улиц. Джорджи тут же обернулся, и увидел, как люди вдалеке расходятся, оставляя улицы пустынными, и как движется в сторону эльфийского квартала процессия с факелами в руках, и явно вооружённая. Их окованные сталью сапоги были слышны из далека. А ещё рядом с ними угадывался огонёк фонаря стражника. Мимо Джорджи проскочил другой стражник, с которым он не успел поздороваться, он быстро, но неуклюже печатая шаг направился к приближающейся процессии.

Джорджи же придвинулся поближе к тени ближайшей лачуги, и затерялся в орнаменте деревянной стены. В руки его привычно лёг гномий арбалет, рычаг натянулся сам собой. И пусть Джорджи провёл последние шестнадцать дней в жутком нечеловеческом пути, к бою же он был по-прежнему готов и даже жаждал его, ведь кровь и смерть – единственное, что было ему близко в стенах Гришара, всё остальное вызывало нервную оторопь и непривычность. Дозорный же жаждал смерти, он скучал по ней, мёрзлые земли ещё звучали в нём… в его душе.

Учитель тоже услышал и увидел приближение неизвестных, он повернул голову назад, один его кроваво-огненный глаз всмотрелся вдаль. Пару мгновений он молчал. За это время неизвестные подошли ближе, а многие из эльфов попрятались по домам. Остались лишь несколько молодых, самых красивых, преимущественно мужчин. В руках они неумело сжимали ножи и топоры, орудия предназначенные для хозяйства, не для боя. Они подошли поближе к древу, поближе к пожилой эльфийке, что продолжала беззвучно рыдать, не обращая никакого внимания на происходящее вокруг. Дед же Клавдий встал на ноги, шепнул что-то тихо и успокаивающе эльфийке и уже более громко добавил эльфам, что собрались вокруг древа:

— Защищайте Сибиллу, не отходите от неё и от древа, но и не подпускайте никого к ним… вы отвечаете за это ни жизнью, а честью рода.

— Мы знаем! — выпалил парнишка эльф, у которого глаза грозно горели яростью. — Мы не позволим осквернить деда Аверакла!

Старый кобольд кивнул, гнев на его лице на миг разгладился в мутную, едва заметную улыбку:

— Хорошо, я рад, что вы знаете и помните.

Парнишка эльф в ответ кивнул низко и почтительно, его кивок отразился у собравшихся в точно такие же.

Старый же кобольд больше не говорил с ними, больше не смотрел на них, он вытащил из-за спины два кривых топора и пошёл вперёд, не оглядываясь, поводя руками, разминая мышцы плеч, он вращал топоры, нагнетая кисти, его глаза светились во тьме двумя горящими кратерами.