Трудности воспитания (СИ)

— Я-я не думаю, что это сравнение сейчас уместно…

— Нет-нет, оно идеально! Розовая, — Стивен показательно достаёт щит, — закрыла всех своим щитом, но что-то пошло не так! Луч повредил нам память: мне, Розовому Алмазу, и тебе, моей верной Жемчужине!

— Ты предлагаешь… — Жемчуг замолкает на пару секунд и продолжает: — Воспользоваться предположением Голубой, что луч косвенно нам навредил?

— Да! — сияет Стивен. — И мы не помним, почему у меня такая «форма». И им следует объяснить, что я наполовину человек…

— Безумие, — посмеивается Жемчуг, хватаясь за голову. — Но это лучшее, что можно сейчас придумать.

— Нужно будет сказать, что повреждённых ещё можно исправить… — увлекается мальчик своими фантазиями. Жемчуг наблюдает за ним с лёгкой нежностью во взгляде.

Стивен — не Розовая и никогда ею не будет. Но воспоминания о том, как сильно Алмазы дорожат друг другом, до сих пор не угасли, и на что они пойдут, лишь бы вернуть свою младшую сестру, Жемчужине действительно страшно представить.

Когда Голубая волнуется, то начинает задумчиво бормотать себе под нос всякие несуразицы: вываливает на невольных слушателей все свои мысли и предположения, и обычно таким невольным слушателем становится как раз Жёлтая.

— Всё ведь в порядке, — губы трогает лёгкая улыбка при взгляде на столь знакомое зрелище.

— Мы не можем этого утверждать, пока не убедимся лично, — продолжает бормотать Голубая. — Шесть тысяч лет прошло, для Розовой это много. Я так надеюсь, что с ней не случилось ничего не поправимого…

— Голубая.

— Если бы я раньше прилетела сюда, — сокрушается она, не скрывая дрожь рук, — то смогла бы найти её…

— Голубая.

— Шесть тысяч лет она была цела, а мы не знали!!!

Жёлтая молча берёт её за руку и ведёт за собой в море. От удивления Голубая замолкает, невольно оборачивается назад — кроме них, на берег так никто и не вышел, — затем снова смотрит вперёд, на сестру, и чувствует укол совести.

Все эти шесть тысяч лет Жёлтая так же вела её вперёд, не обращая ни на что внимания.

Они останавливаются возле обломков кораблей, прячутся за ними так, чтобы с берега их никто не увидел — вода здесь как раз им по грудь, — и только сейчас Жёлтая позволяет себе крепко обнять Голубую.

— Всё хорошо, — обволакивает сознание тёплый шёпот. — Теперь-то всё хорошо. Розовая цела, а остальное неважно.

Голубой не нужно видеть лица сестры, чтобы понять, что та вот-вот расплачется. Она лишь гладит её по волосам и даёт время передохнуть, прекрасно понимая, что только так — наедине, без чужих глаз — Жёлтая может расслабиться, дать хоть какую-то волю эмоциям.

— Розовая цела, а остальное неважно.

Всё так просто. Всё действительно так просто. Ощущение, словно груз, висевший на её камне последние тысячелетия, бесследно исчез. Удушающая розовая лоза, обвитая вокруг их камней, наконец разорвана; облегчение, которое чувствует сейчас Голубая, заставляет рассмеяться чистым лёгким смехом.

Жёлтая чуть отстраняется и непонимающе смотрит на сестру.

— Ты права, — поясняет та. — Всё и правда хорошо…

— Знаешь…

— М?

— Я люблю тебя.

Щёки мгновенно вспыхивают синевой. Жёлтая на этом не останавливается:

— Розовая обвиняла меня в том, что я редко тебе это говорю.

— Поэтому ты решила сказать это так неожиданно сейчас?

— Нет, я… Голубая, — с мольбой в голосе говорит Жёлтая, — прости за то, что я… мы… я не проконтролировала себя… и мы слились почти под носом у Белой.

От одного воспоминания об их первом и единственном слиянии Голубую пробивает дрожь, хотя она быстро берёт себя в руки.

— Ты не виновата.

— Была наказана только ты. Это моя вина.

— Ты не виновата, — упрямо повторяет Голубая. — Я звала тебя танцевать, так что…

— Тогда скажи, — Жёлтая заметно нервничает, даже сглатывает, прежде чем спросить: — Тебе… понравилось? — и начинает быстро тараторить, не давая Голубой ответить:

— Я никогда бы не спросила такого в Родном мире, я даже не заикаюсь там о слияниях или чём-то подобном, просто… за Землёй… не ведётся никакого наблюдения.

Голубая, едва открывшая рот, чтобы что-то сказать, тут же закрывает его, шокированно глядя на сестру.

— Белая ни о чём не узнает. К-конечно, если тебе не понравилось…

Ох, звёзды…

Она никогда не видела, чтобы Жёлтая путалась и заикалась в словах.

— Ты предлагаешь?..

— Только если ты хочешь.

Голубая боится слияний. Даже спустя огромную прорву времени она помнит о наказании Белой и её словах.

— Такого не должно повториться.

Но она так же помнит те мимолётные мгновения, проведённые в слиянии с Жёлтой: тепло, которое утекло сквозь её пальцы и которое она не смогла удержать. Солнце, от которого ей не досталось даже маленького кусочка.

Молчание затягивается; с каждой секундой Жёлтая нервничает всё сильнее, начинает сожалеть о своём предложении.

— Это было прекрасно, — шепчет Голубая, опустив лицо в попытке как-то скрыть свои горящие щёки. — Лучшее, что я испытывала… и если ты действительно думаешь, что Белая не узнает… — она вновь поднимает голову, тут же сталкиваясь с сестрой взглядом.

— Не узнает. Я не позволю ей узнать.