Трудности взаимопонимания (СИ)

- Мама! – кричит Эдвард, увидев, как та выбирается из подвала и бежит к лесу – а луч стремительно следует за ней. От него нет спасения.

Женщина словно бы поднимается над землей, подхваченная в прыжке, и с болезненным визгом испаряется в столбе света.

Все происходящее настолько страшно, что когда лучи находят нас, мы просто стоим. Я крепко держу Эдварда за рукав, все еще пытаясь затянуть его под защиту леса. Он оборачивается, когда его лицо начинает мерцать в световом потоке.

- Беги, - шепчут напряженные губы. Глаза полны ужаса.

Слишком поздно. Луч затягивает и меня – я отступаю, но он движется следом, хватает за руку, распространяется по всему телу. Я ощущаю невесомость и пугающую разрозненность, как будто рвусь на миллионы микроскопических кусочков. Это, как ни странно, не больно – но сковывает мышцы, заставляет кричать.

Несколько секунд я еще вижу сквозь белый ослепительный свет разрушенный дом, трепещущие деревья и припыленную траву – а потом внезапно словно переключается телевизионный канал, и вокруг меня уже незнакомые черные стены, состоящие из неоднородных, переплетающихся между собой щупалец таинственного происхождения. Возможно, это металл или какой-то его сплав, - мелькает в голове, прежде чем тошнота скручивает живот.

Упасть на колени не позволяет чья-то сильная рука: я поднимаю перепуганный взор и вижу Эдварда. Его губы сжаты до белизны, в глазах, помимо очевидного страха – решительность и безумие. Никакой человек в сложившихся обстоятельствах не смог бы сохранить хладнокровие, и в этом нет ничего постыдного, тем более если инстинкты толкают к праведной борьбе.

- Уррррррриииииииаа, уррррррриииииииаа, - повторяют раз за разом два инопланетянина, похожие на бесформенную кучу складок с десятью щупальцами по сторонам. Они машут ими как руками, почти задевая нас. Кончики разветвляющихся пальцев, похожие на присоски – прозрачные. Их голоса не басовые, как на земле – здесь они тонкие, нежные пения. Будто добрая мама уговаривает ребенка поспать.

Здесь около десяти человек: включая меня, Эдварда, его брата с сестрой и отца с матерью, еще четыре посторонних человека. Я оглядываю зал, в нем все, как Эдвард говорил: первый человек из очереди входит в черную выпуклую кабинку, перед ней четверо пришельцев машут щупальцами и непрерывно урчат, а чуть дальше, за ними – открытый люк. В нем видно облака. Это значит, что в этот раз прыжок точно будет смертельным.

- Я вижу, вижу, - с отчаянием отвечает Эдвард на мой немой взгляд. Мы оба думаем об одном и том же: это конец, на этот раз сбежать не получится.

- Уррриии, - неприятно скрежещет пришелец, когда на кабинке загорается яркий желтый свет. Я не понимаю, что это значит, но начинаю предполагать, что язык инопланетян состоит из одного набора звуков, единственного слова, а значение его зависит от интонации, длины и высоты. Внизу, на земле, басом они нам угрожают. Длинное высокое «уррррррриииииииаа», повторяемое нашими надсмотрщиками, выстроившее нас в ряд, вероятно, что-то типа «стройтесь, идите вперед». А краткое жесткое «уррриии» в сочетании с желтым цветом приводит к тому, что двое пришельцев уводят человека в следующую дверь – что за ней, я не имею понятия, но точно ничего хорошего.

Ситуация иная со следующим мужчиной – это старик Коулсон, я знаю его, он работал в газетном киоске возле продуктового магазина. Вместо света кабинка издает закладывающий уши вой, на секунду заставляющий всех людей из очереди с шипением прикрыть головы руками. Пришельцам же хоть бы хны – для них этот звук, похоже, привычной громкости. Или у них вообще нет органов слуха, и они слышат лишь интенсивность звуковой вибрации.

Но старика не ведут в ту самую дверь. С еще более кратким «ури» его толкают к люку. Теперь я знаю, что людей здесь разделяют на «годных» и «не годных» с помощью какой-то неведомой системы.

Но что происходит? Волосы поднимаются дыбом на моей голове, когда один из инопланетян подставляет к голове Коулсона небольшой квадратик, и старик падает замертво. Я хватаюсь за Эдварда, чтобы не лишиться сознания.

- Им не нужны старики, - шипит парень с ненавистью, и оставшиеся в очереди люди, свои и чужие, вторят его гневу.

- Но зачем убивать? – возмущается Эсми несчастным, отчаянным голосом.

- Нелюди! – кричит Эммет, потрясая кулаком, и ударяет ближайшее к нему качающееся щупальце, вызывая недовольное урчание и колыхание бесформенных пришельцев. Перевод здесь не нужен: ясно дело, что направленные в сторону Эммета прямоугольные штуки – это оружие. Ему приказывают заткнуться.

Все происходящее похоже на кошмар, от которого хочешь, но не можешь проснуться: вслед за Коулсоном к люку отправляется вдова Милтон, совсем еще молодая сорокалетняя женщина, которую тяжело причислить к старушкам.

- Нет, не надо, – умоляет и упирается она, когда ее толкают к люку, на закланье. – Я ничего не сделала! Отпустите меня, раз я вам не нужна! За что?! – Ее возмущенные крики прерываются на половине.