Трудные дети

На лице девочки всегда холодное выражение, от которого и без того слишком специфичное лицо становилось почти отталкивающим. И слишком цепкие глаза. Единственное, что в Саше не застывало в ледяной маске. Когда я вспоминала девочку, на ум приходила змея. Большая, холодная, неподвижная. Саша такая же. Неподвижная, ледяная - она могла на одном месте просидеть несколько часов, не двигаясь вообще. С застывшим лицом, и только черные цепкие глазки следят за действиями, происходящими поблизости. В глубине души я была ей почти благодарна, что она уходит на кухню и не нервирует девчонок. Я привыкла. Они - нет.

Все изменилось после того как мы с Маратом приехали с ужина в честь юбилея пожилой пары, которая была хорошими друзьями моих родителей. Что-то там сорвалось, и торжество отменили, сославшись на туманные причины. Мы не расстроились, ибо ничего интересного там быть не могло. Купили рулет и вернулись домой…застав Сашу. Необычную Сашу.

Она выглядела…странно. Всегда холодная, вся в себе девочка, откалывающая такие номера, повергла меня в шок. Не каждый день я вижу эту Сашу. В моем платье, воинственно размахивающая и стучащая по гитаре, девочка подпевала какой-то какофонии, которую мы с Маратом услышали еще на первом этаже. Я еще удивлялась, кто в здравом уме эту тарабарщину слушает.

Саша была…живая. И пусть выглядела нелепо в моем платье, которое было велико ей размеров на пять, так что оголяло одно худое плечо. Острые локти расставлены в разные стороны, а гитара в тонких руках кажется невыносимо большой. А когда Марат стукнул по магнитофону, вырубая завывания, и Саша к нам повернулась…Я не знала - то ли плакать, то ли смеяться. Странная, с этой помадой, из-за которой выглядит как клоун, с неровными разметавшимися черными волосами, короткие пряди которых торчат в разные стороны…

Саша всегда казалась мне замороженной и даже мертвой, слишком старой для своего тела и возраста. Это пугало и заставляло задаваться вопросом - а надо ли спасать дряхлую старушку, изборожденную глубокими морщинами? В девочке чувствовалось отчаянье и покорность судьбе - но не обстоятельствам. Эта покорность напоминала ту, которая наступает перед смертью. За пару часов, может быть больше. А Саша в таком состоянии жила всегда.

Опровержение стояло перед моими глазами - запыхавшееся, с каждой секундой все сильнее краснеющее, но живое. Задорное, веселое - как и полагается девочке, ребенку пятнадцати лет. И мне было не жаль платья и испорченной помады, чтобы увидеть Сашу такой. Потому что все чаще мне казалось, что мы делаем это зря. Теперь вижу - не зря. Пусть требуется много времени, но она отогревается. Лед, покрывавший девочку и пробравшийся к ней вглубь, постепенно тает. Она уже не бесполое животное, ощеривающееся на всех и каждого, она человек - со своими интересами, предпочтениями и желаниями.

В то время мне важно было знать, что это все не просто так, не в молоко уходит. Просто больно и неприятно постоянно осознавать, что все твои старания бесследно исчезают, растворяясь в бездне темноты.

Как я потом поняла, Саша воспринимала свое поведение в тот вечер как слабость. И говорить о нем не любила. Хотя Марату нравилось над ней подтрунивать поначалу, наблюдая, как бледное лицо пунцовеет с каждой секундой сильнее, а из ушей чуть ли не идет пар. Но я давно заметила, что девочка болезненно-самолюбива, а значит, малейшее напоминание о промахе, и она замкнется в себе.

Закроется, и достучаться до нее больше не получится.

Наверное, после этого случая, мы с Сашей по-настоящему близко сошлись. Раньше между нами всегда висело отчуждение, что-то непреодолимое, и она всегда была ближе к Марату, чем ко мне. С ним она закрывалась по вечерам на кухне, рассказывая ему о прошедшем дне, о том, что узнала, и о том, что ей рассказывали. Делилась с ним переживаниями, своими мыслями и выводами. Если я пыталась спросить ее о чем-то, возможно, посоветовать или проявить участие, Саша все пропускала мимо ушей. Либо отстраненно кивала и продолжала заниматься своими делами, либо молча уходила куда-нибудь. Конечно, мне было обидно, потому что я подходила к ней с искренней заботой и вниманием. Даже Марату все рассказала, не жалуясь и не закладывая, а пытаясь понять.

— Это не твоя вина, Ксюш, - успокаивающе пояснил Марат. - Девчонка сама по себе такая.

— Но с тобой она нормально общается! - почти обвиняюще воскликнула я. Конечно, Марат в этом не виноват, но и я не виновата. Мы оба нормальные с ним люди, но почему тогда на меня, как выражается Саша, кладут, а его уважают? - Я же вижу! Она тебя слушает. И слушается. А если я пытаюсь с ней поговорить…

Даже слов не было. Я лишь беспомощно руками взмахнула, а потом устало закрыла лицо, поставив локти на стол.

— Зачем я вообще что-то делаю? Она меня ни во что не ставит.

У парня около рта залегли недовольные складки.

— Она что-то сделала опять?

— Она ничего не сделала мне, Марат. И зачем ты так говоришь? Саша просто на меня…как она говорит? Ах да, забивает. Я говорю, а она ко мне спиной поворачивается на середине фразы…